КОЛОКОЛА ГРОМКОГО БОЯ

Захват. Кантона. 258.16.10.

      В тот миг, когда голова Имира Торвена стучала по ступенькам штабного вагончика, тело Хачи Каминоке внезапно вновь обрело способность к движению. Граната, крутясь волчком, шипела у самых его ног, преграждая путь к двери; противоположный выход — доски в стене вагона — был предусмотрительно прикрыт самим Хатико, чтобы не вызывать снаружи лишних подозрений. Укрыться от неминуемого взрыва было негде. Единственный предмет, способный выдержать взрыв гранаты — большая чугунная ванна, прислоненная к стене вагончика, — был явно слишком мал для двоих. Однако же странная сила, освободившая мышцы флаг-штурмана от паралича, властно толкала его именно к ванне. Ещё мгновение Хачи колебался, что именно ему сделать — укрыться от взрыва самому или попробовать втолкнуть туда девушку; но вдруг в его голове раздался ясный, чёткий, бесцветный голос:
      «Используй ванну, Хачи!»
      — Как?! — яростно выкрикнул флаг-штурман вслух, по-мирайски.
      «Урони её на гранату и сядь сверху. У тебя всё получится, я знаю!»
      Не колеблясь более, Хатико оттолкнул в сторону по-прежнему неподвижную девушку и с силой толкнул от стены старую ванну. Чугунная конструкция обрушилась на крутящийся хрустальный эллипсоид гранаты. «Выдержит или нет?» — равнодушно подумал флаг-штурман, усаживаясь сверху. Под ванной сверкнуло, раздался громкий треск, и мирайца вознесло к самому потолку теплушки. Ягодицы пронзила короткая, знакомая боль, взрывной шок сотряс всё тело, и Хачи Каминоке потерял сознание.
      В себя он пришёл почти мгновенно. Девушка, освободившая его из плена, теперь поливала его лоб холодной водой.
      — Я умираю? — спросил Хатико.
      — Ты даже не ранен. У тебя только огромный синяк сам знаешь где. Ваши гранаты маленькие и совсем не сильные, если только не бояться осколков, — улыбнулась ему Лоло. — А ты молодец, здорово придумал с ванной!
      — Эта идея сама пришла ко мне в голову, — честно сказал ошарашенный флаг-штурман, пытаясь подняться. Болело страшно, но он знал, что боль в этом месте он сможет превозмочь: вахты доводилось стоять и в худшем состоянии. — Я точно не ранен?
      — Совершенно никакой крови. Все осколки от вашей петарды остались под тобой, — Лоло похлопала его по руке. — Ну что ж, теперь мы свободны и можем наконец-то уйти отсюда, пока не проснулась стража или не вернулся сам генерал Лавэ!
      — А твой отец?!
      — Я так и не поняла ничего во всей этой истории. Не хотелось бы начинать всё сначала.
      — Твой родной отец?!
      — Не начинай заново, я же сказала... Где он был, пока я росла? Что он делал в это время? И что я теперь должна делать? Мой отец — инопланетянин, возможно, враг Кантоны...
      — «Возможно, враг»! — передразнил её флаг-штурман. — А вдруг не враг?! А если враг — тот, другой, который увёз его?! И потом, — Хатико понизил голос, — мне показалось, что это журналист избавил меня от ступора перед тем, как взорвалась граната. Если так, то я обязан ему жизнью. Теперь я должен его освободить и вернуть долг, а ты... ты делай как хочешь!
      Он хотел сказать ещё что-то, но снаружи раздался гром и треск; послышались возбуждённые голоса, и в теплушку влетел полковник Авьон в сопровождении храброго капрала Шар де Комба.
      — Всё, — сказала Лоло, — вляпались. Беги, Хатико, а я попробую тут объясниться...
      — Я не брошу тебя одну!
      — Я подпольщица, а ты — военнопленный! Беги немедленно, кому сказала! Иди, лови своего журналиста!
Хатико бросился к доскам, прикрывавшим проём в стене, и во мгновение ока был таков.
      «Беги налево, к боковой калитке!» — услышал он в своём сознании неотчётливый голос, вне всякого сомнения принадлежавший похищенному землянину.
      «Почему ты меня спасаешь?» — воскликнул он мысленно, пока длинные ноги быстро несли его в указанный нежданным советчиком проход.
      «Ты спасёшь меня. Больше некому это сделать! Человек, похитивший меня, хочет превратить твой мир в орудие своей личной мести. Он развязывает межзвёздную войну!»
      Позади Хачи грохнул мощный выстрел: Шар де Комба пустил в ход штурмовую пушку. Теперь, когда имперские патрули были перебиты или убрались с планеты, повстанцы могли действовать совершенно открыто. Снаряд калибра двадцать пять миллиметров выбил кусок бетона из стены, за которую свернул Хачи.
      «Налево и к машине! — скомандовал голос. — Водить умеешь?»
      «Умею немного.»
      «Поезжай на машине на улицу, а потом — ищи на ней ярко-красное здаие со стеклянными колоннами. Это археологический музей. Меня держат там, в подвале. Поторопись! Я не смогу говорить с тобой постоянно!»
      «Но меня преследуют...»
      «Это хорошо: мой враг — враг твоих преследователей. Когда они нагонят тебя здесь, всё объяснится. Главное, не дай поймать себя раньше!»
      Голос в голове исчез.
      Флаг-штурман поспешно завёл мотор старенькой машины, стоявшей у выхода со служебной территории супермаркета. Позади заорали, заругались. Машина, стрельнув вонючим облаком выхлопа, задребезжала и покатилась под уклон — на дорогу. Хатико трясущимися руками выжал ручное сцепление, переключил передачу; в моторе свистело и стреляло. Автомобильчик ускорился и вылетел на главную дорогу, чуть не попав под колёса огромного военного грузовика. Из переулка показалась орава разъярённых преследователей; Шар де Комба вновь поднял свою пушку, но стрелять на главной улице не решился.
      «У тебя есть время. Поезжай!»
      Объезжая наспех построенные баррикады и выбоины на мостовой, автомобильчик покатился по длинному, слегка изогнутому проспекту. За дальним поворотом Хачи заметил то самое здание, о котором говорил ему голос. Он вздохнул с некоторым облегчением — и тотчас же в зеркалах заднего вида отобразился быстро приближающийся армейский грузовик, наполненный яростными мстителями. Лысый старик, высунувшийся из кабины грузовика по пояс, что-то орал, показывая руками на Хачи Каминоке.
      Не помня себя, флаг-штурман притормозил на углу здания и бросился вон из машины. За ним, вопя и потрясая оружием, посыпалась из грузовика толпа подпольщиков. Хатико рванул на себя тугую дверь подвала — дверь была заперта; тогда обеими ногами он выбил маленькое стеклянное окно и просочился в подвал, точно выдра. Из его преследователей никто не обладал должной комплекцией, чтобы повторить этот путь. Пока повстанцы возились у входной двери, Хачи Каминоке уже мчался длинными прыжками сквозь темноту музейного запасника. Что-то с длинным металлическим грохотом обрушилось позади; флаг-штурман не обратил на это никакого внимания.
      «Где вы?!» — позвал Хачи своего странного собеседника.
      Ответ был ужасен. Землянин был здесь — и, одновременно с этим, он был нигде; чудовищные мерзкие твари окружали его, страшная музыка зазвучала в голове Хачи Каминоке. Странны и страстные призывы к несуществованию заполонили его мозг. Под звуки нелепой, отвратительной для человеческого существа музыки вокруг блестящего столба извивались обнажённые женские тела, возбуждая неясную похоть; ритмичный гул барабанов едва ли скрывал звучное бесстыдство, вытворяемое флейтистками и бас-гитаристами за сверкающей стеной пюпитров. Полк волынщиков в медвежьих шапках бесконечной лентой тянулся сквозь сознание Хатико; заунывное сопение их ужасных инструментов навевало мысли о пропастях, находящихся за гранью рассудка.
      «Что это?! — гаснущим сознанием вскричал Хатико. — Что происходит?!»
      «Пытки разума, сынок. Самые страшные пытки. Не теряй времени, пока он занят мной. Чем ты меня ударил?»
      Хачи Каминоке подумал о том оружии, которое столь эффективно нокаутировало землянина; это было императорское колье — подарок Оо Сукаси — которое флаг-штурман использовал наподобие кистеня.
      «Отлично! Примени его снова на человеке, который меня похитил. Тогда и поговорим!»
      Не раздумывая более, флаг-штурман ворвался в тускло освещённую комнату, где в окружении непонятных приборов сидели два человека: землянин и тот, кто похитил его. Похититель хохотал, глядя в нечто, напоминающее бинокль на станине.
      — Так, так, — говорил он по-кантонски, радостно потирая руки. — А теперь ещё вот так...
      Колье удобно легло в руку флаг-штурмана.
      — Во имя Императора! — прошептал он.
      Свистнула цепочка, тяжело ударило в висок каменное украшение; человек, сидевший за приборами, повалился набок в своём кресле. Не глядя, Хачи нашарил рубильники и обесточил страшную технику, заполнявшую комнату.
      Позади громко закричали, послышалась отборная брань, и в помещение ворвались повстанцы, размахивая оружием. Лысый старик протиснулся вперёд и протяжно присвистнул:
      — Вот так дела! Никогда бы не подумал, что наш Писатель оказался замешан в таких историях... Что могло заставить его пойти на такое? Наркотики? Долги?
      — Вы недооцениваете Писателя, — сказал Имир Торвен, приходя в себя в своём кресле. — Господа, позвольте представить вам профессора Сигдара Тарика!
      Повинуясь мысленному приказу землянина, Хачи Каминоке сделал шаг к обмякшему телу Писателя и, пошарив у него на шее, сорвал маску. Лицо записного пьяницы, отчаявшегося в жизни, повисло в руке флаг-штурмана ненужной тряпочкой; взорам открылся волевой облик жёсткого, пожилого мужчины с незнакомым кантонцам продолговатым разрезом слегка припухших глаз.
      Мужчина, сидевший в кресле, слабо пошевелился.
      — Итак, эффенди Тарик, — сказал Имир Торвен, — вы подошли к финишу своей блестящей карьеры...
      Профессор Тарик с усилием поднял голову и посмотрел на Торвена отчаянным взглядом, вцепившись побелевшими от напряжения руками в подлокотники своего кресла. Господин Мусташ, сопровождавший подпольщиков, сделал шаг к нему, чтобы удержать на месте. Внезапно в подвал хлынул яркий солнечный свет: в потолке над головами собравшихся в комнате людей раскрылись одно за другим перекрытия музея, точно лепестки ирисовой диафрагмы.
      — До свидания, Торвен, — прошептал слабым голосом Сигдар Тарик.
      Из-под его кресла ударило пламя, заставив отскочить стоявших подле людей. С коротким хлопком пиротехническая катапульта, смонтированная под креслом, вынесла профессора сквозь разверзшиеся своды вертикально вверх — на волю. Выхлоп раскидал и повалил с ног людей; в подвале запахло горелым.
      — Это вы его упустили! — сжав заорал на Торвена генерал Лавэ. — Вы!
      — Далеко он не уйдёт, выходы с планеты под контролем, — флегматично заметил землянин. — Надеюсь, конечно, что вы приняли меры, чтобы обезопасить ракету на Монте-Латрино?
      — Монте-Латрино! Чёрт возьми!!! Об этом я не подумал!
      — Я же вас предупреждал! — воскликнул Торвен.
      — Но мне нужны были все мои люди, чтобы поймать профессора!
      — Тогда развяжите мне, в конце концов, руки и ноги — и в погоню за профессором Тариком! В этот раз он не должен уйти от нас... Полковник Авьон, свяжитесь со всеми аэродромами: пусть поднимут в воздух истребители. Капитан Торпилье — нам нужно установить морскую блокаду острова Монте-Латрино! Не давайте Тарику ускользнуть, он увозит с собой технологию, по сравнению с которой армия человекоподобных машин — просто игрушечные солдатики. Действуйте же!

Сделка. Эскадра. 258.16.10.

      Флаг-штандартмейстер Оо Сукаси был полон самых мрачных мыслей. Трагичская потеря флаг-штурмана стала серьёзным ударом для офицерского коллектива флагманского корабля, да и на других судах офицеры поглядывали друг на друга с плохо скрываемой грустью. В память о Хатико флаг-штандартмейстер сложил девять скорбных трёхстиший, оплакивавших жизнь и честь юноши с кудрями цета морской волны в ясный летний полдень; апельсины в офицерской столовой подавались на листе мяты в знак траура. К завтраку подан был тунец без левого грудного плавника, с «несчастливым алмазом» вместо сердца. Каюта флаг-штурмана стала мемориальной, и каждый, кто хотел, мог провести в ней час-другой наедине с любезными сердцу многих личными вещами Хачи Каминоке. Многие плакали даже на вахтах.
      Трёхтысячные потери мирайского экспедиционного корпуса производили в сердцах куда меньшее смятение. Самые жестокие и решительные стратеги уже обсуждали планы ответных ударов. Было очевидно, что даже все корабли мирайского космического флота не смогут подавить восстание по всей территории огромной планеты; поэтому решено было бить в самые уязвимые точки — с лица земли должна была быть сметена Эколь.
      Не успели корабли ещё набрать требуемую скорость, как флаг-штандартмейстера вызвал на связь сам Император.
      — Мой скорбный друг, — сказал он, — не медлите больше. Вам не нужно возвращаться за войсковым контингентом. Поверните свои машины назад и нанесите этим повстанцам бомбовый удар! Во имя Великой Справедливости я хочу, чтобы они как можно скорее распознали силу нашего гнева!
      Повинуясь приказу, эскадра Звёздной Гвардии легла на обратный курс. Комендоры и бомбометатели погрузились в сложные расчёты. По замыслу стратегов, эскадра должна была раньше намеченного срока появиться в небесах Кантоны, неся ужас слабым сердцам, а затем одномоментно нанести страшный и сокрушительный удар по святая святых непокорной планеты. Планшетисты готовили кальки, на которых в перекрестьях коллиматорных сеток вползали здания и парки Эколь, лаборатории и склады Академии, музеи и театры кантонской столицы...
      Поглощённый мыслями о грядущей битве, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси поначалу просто проигнорировал сообщение о том, что с Кантоны эскадру кто-то вызывает на связь.
      — У них был шанс, и они его не использовали... Ныне грядет время возмездия!
      — Флаг-штандартмейстер, речь идёт о передаче нам могучего оружия!
      — Я устал слушать их сказки.
      — Они говорят, что высылают нам опытный образец.
      — Соедините, — устало разрешил Оо Сукаси.
      В радиорубке цвета фисташковых орехов, размолотых вместе с ядрышками, приятно пахло пряным имбирём. Фиолетовые с полосой ручки верньеров успокоительно светились в полутьме. Оо Сукаси опустился в глубокое кресло перед раструбом микрофона.
      — Господин флаг-штандартмейстер, — послышался голос из громкоговорителя. — Я — один из членов Комитета Общественного Спасения, ваши люди должны знать меня как Писателя. Мы по-прежнему полны решимости подавить неорганизованный социалистический бунт и оказать помощь имперской власти в интеграции культур обоих наших планет. Однако повстанцы мешают нам предоставить в ваше распоряжение прототип боевой человекоподобной машины. Все наши усилия в этом направлении были эффективно заблокированы преступной группой генерала Лавэ. Поэтому я, не торгуясь более, готов сообщить вам координаты самого завода.
      — Вот как? И где он находится?!
      — На Хаха, большой луне Мираи. В кратере Ле Тру, который вы, мирайцы, называете Ана, или же Кецугеки.
      — Что?! Что ваш завод там делает?!
      — Это экспериментальный проект нашего военного ведомства...
      — Зачем так близко от Мираи?
      — Чтобы впоследствии завоевать вашу планету. Кроме того, впоследствии можно было бы использовать мирайцев как дешёвую рабочую силу на этом заводе...
      — Вы коварные и подлые варвары, — сказал Оо Сукаси. — Но я вам верю. Пока что верю. Мы отправим туда этеронеф с Мираи. Если мы найдём там завод в целости и сохранности, то мы пощадим ваш мир!
      — А вот этого, — сказал неожиданно Писатель, — как раз и не стоило бы делать! Покажите нашей восставшей черни, на что вы способны! Атакуйте столицу или любые другие объекты, продемонстрируйте всю мощь имперского оружия. Пропади он пропадом, этот мир!
      — Вы так не любите свой мир?!
      — Он не мой! — выкрикнул Писатель. — Я его ненавижу! Ненавижу так, как умеют ненавидеть лишь те, кто потерял в жизни всё: цель, учителя, родину! Гори оно всё огнём!
      — Ну, знаете, — сказал флаг-штандартмейстер, — я не собираюсь использовать вверенную мне эскадру для того, чтобы помогать вам сводить ваши пьяные интеллигентские счёты с вашими врагами! Оккупация планеты, подавление восстания — на это мы пойдём, но вот совершать ради вас хладнокровное убийство...
      — Поймите же! Если вы их не напугаете, история выйдет из-под контроля! Следом за нашими могут восстать и ваши рабочие! Тогда — конец войне, конец Империи! Вы же умный человек, политик, вы должны понимать: сделайте же хоть что-нибудь...
      — Как умный человек и политик, — Оо усмехнулся, — я хорошо понимаю, что бомбардировки могут напугать вашу научную элиту, но не рабочих. Пока что мы ненавидим и презираем друг друга как две идейных силы; но вот стоит нам пуститься на массовое убийство — и каждый из нас, мирайцев, превратится в глазах кантонских рабочих в их заклятого врага. Разве это справедливо?! Мы пришли, чтобы освободить этих людей из тисков проституции, алкоголя и сифилиса, а не для того, чтобы они видели в нас своих жестоких и бесполезных угнетателей! Эта роль больше подходит вам, кантонским политикам и скоробогачам...
      — Чёрт бы вас побрал с вашим идеализмом! Политика всегда и везде, во всех мирах, была инструментом утверждения личной власти! Если вы не заботитесь о том, чтобы мирайская личная власть была крепка...
      — Быть может, у вас, варваров, это и так, — мягко прервал его Оо Сукаси, — но не стоит навязывать и нам эту вашу преступную доктрину. Мы — цивилизованный народ. Личная власть не принадлежит у нас даже Императору, он всего лишь воплощает идею Великой Справедливости. Мы не убийцы и не насильники, как вы; мы лезем в чужие дела лишь для того, чтобы защитить объединяющую нас идею!
      — Какой ужас! — вырвалось у Писателя.
      — Не ужас, а необходимость. Вы же не хотите, чтобы другие цивилизации прозябали вечно в грязи, разврате и депрессии? Знамёна Империи несут спасение! Ну что ж, если вы не считаете нужным удержать нас от бомбёжек, скажите тогда ваши новые условия, на которых вы передаёте нам завод.
      — Вы поможете подавить мятеж. Это все наши условия!
      — Хорошо, — сказал Оо Сукаси. — Но эта акция будет обставлена как борьба вашего законного правительства с повстанцами, борьба, не начатая, но всего лишь поддержанная нами.
      — Ничего лучшего я не мог и пожелать!
      — Тогда мы выйдем на низкую орбиту над населённым поясом Кантоны и приготовимся к десанту и бомбардировке. Тем временем наши корабли быстро обследуют кратер Кецугеки. И горе вам, если там ничто не будет найдено...
      — Вам так просто не найти завод, — сказал Писатель. — Вам потребуется наша помощь.
      — Что вы предлагаете?
      — Мы отправим с Кантоны этеронеф, а точнее — небольшую космическую ракету. Вы можете перехватить и досмотреть её; она не содержит взрывчатого заряда или чего-нибудь ещё, что могло бы повредить заводу или вам. Затем, повинуясь своей системе звёздной навигации, ракета направится в кратер Кецугеки, и автоматика откроет вам доступ к заводу. Вас устраивает такой план?
      — В нём много неясного для меня, но рискнуть можно. Но мы обязательно должны досмотреть ракету на предмет подлых штучек! Она будет с пассажиром?
      — Нет, он полетит в автоматическом режиме. Я бы отправился на ней, но меня ловят мятежники, прошу вас понять мою ситуацию, флаг-штандартмейстер...
      — Хорошо, — согласился Оо Сукаси. — Я хочу, чтобы курс пересечения вашей ракеты с эскадрой пролегал на низкой орбите в районе столицы. Если это провокация, мы немедленно приступим к реализации нашего собственного плана. И уж тогда — а я шутить не люблю! — никому из вашего Комитета уж точно не сносить головы!

Ликвидация. Кантона. 258.16.11.

      На рассвете в телескопах обсерваторий замелькали бледные призраки возвращающихся кораблей Звёздной Гвардии. Небо застыло в тревоге. На улицах городов планеты завыли сирены; люди прятались в убежища, наспех проверяя противогазы и защитное снаряжение. Артиллеристы-зенитчики молча прочёсывали небо квадрат за квадратом, готовясь дать очередной бой возможному десанту мирайцев.
      Торвена новости вновь застали в штабной теплушке. Генерал Лавэ был так возбуждён предстоящей поимкой Тарика, что почти забыл о Лоло, с видом великомученицы дожидавшейся наказания за свои эскапады. Вновь пленённый Хачи Каминоке сидел против неё, прикованный к спасшей им обоим жизнь чугунной ванне, и утешал девушку как мог.
      Имир Торвен решил действовать самостоятельно; он уехал в ночь на своём стареньком мотороллере с прицепом и вернулся обратно, привезя с собой Мервэ Шотез. Трогательная встреча матери и дочери закончилась бурной сценой, после которой Лоло окончательно признала в землянине собственного отца.
      — Теперь, — сказал Торвен, — вы, генерал, должны освободить их обоих: одна из них — моя дочь, другой — мой спаситель. Стоит ли проявлять мелкую злопамятность?
      — Важен порядок! — ответил Лавэ. — Девушка то выполняла чьи попало приказы, то освобождала пленников, то демаскировала положение штаба, то травила хлоралгидратом нашу охрану. И вы предлагаете простить ей все эти фокусы только на том основании, что она — ваша дочь?! Ну нет, господин Арсен, это у вас не получится!
      — Простить я не предлагаю, — со смехом ответил Торвен, — но в этом случае я предпочёл бы для наказания применить отцовскую власть, а не обрушивать на неё гнев революционного подполья!
      — Делайте как знаете! — раздражённо буркнул Генерал. — Меня сейчас интересует только Сигдар Тарик!
      — Почему вы так зациклились на нём?
      — До войны я был генералом! Думаете, я слеп или глух, или в кантонском главном штабе сидели придурки?! Мы прекрасно понимали, что какие-то силы вмешиваются в наше общественное развитие, мы даже подкармливали этот нелепый заговор учёных, который угрожал всей стабильности нашей системы, чтобы только те создали противовес для этой неведомой силы, лезущей в жизнь Кантоны! Ваше объяснение просто расставило всё по своим местам! Эти типчики, которые лезут в наши дела, буквально превратили в ад всю нашу жизнь! Поимка профессора Тарика покажет общественному мнению истинную суть вещей, покажет, что мы, военные, были правы, предупреждая политиков и общество о том, что нами пытаются манипулировать!
      — А моя поимка вас не устраивает в этом качестве?!
      — Дорогой мой Арсен! Вас сложно подозревать в злом умысле против кантонского народа: всё злое, что вы могли совершить для нас в нашем мире, вы уже сделали, издавая при этом много бодрых и радостных воплей! Я думаю, наших социалистов не смутит, что один из их вождей оказался инопланетянином! Они же за интернационал!
      — И это правильно! — согласился Торвен.
      Он вошёл в комнатушку, где содержались оба арестанта, и отомкнул наручники на запястьях Лоло.
      — Девушке нужна твёрдая мужская рука, — сказал он, толкнув Лоло в объятия ожидавшей у входа Мервэ Шотез. — По годам моей родной планеты, ей скоро девятнадцать, а это возраст зрелости. А она как была, так и осталась маленькой испорченной девочкой. Моей вины в этом нет: ещё несколько дней назад я не знал о её существовании, а зная, всё равно не смог бы помочь. Но сейчас, как её отец, я хочу позаботиться о её будущем. Она должна найти мужчину, которого она полюбит. Пусть он введёт её в рамки человеческого существования, пусть сделает её взрослой и ответственной женщиной! Жаль, что я не могу остаться с ней и опекать её, пока это не случится...
      — Разрешите? — спросил неожиданно бывший флаг-штурман. — Быть может, пока она не найдёт такого человека, о котором вы повествуете, я мог бы быть рядом с ней, став ей надёжной защитой и другом?
      Имир Торвен повернул к нему косматую величественную голову:
      — Разве ты не должен покончить с собой, как только тебя освободят окончательно? Какая разница тебе, что будет с этой девушкой, будет она жива и счастлива или же сгинет? Ты больше думаешь о своей чести и о своей Великой Справедливости. Какое тебе дело до случайно встреченной женщины с другой планеты?!
      Хатико вспыхнул:
      — Что ты знаешь о Великой Справедливости, варвар?! Как я могу заботиться о себе, пусть поруганном и обесчещенном, если в моей заботе нуждается мой боевой товарищ?! Мы были вместе, когда ловили тебя, мы вместе шли в плен к твоим подпольщикам, и ты хочешь, чтобы я забыл об этом?! Нет, никогда идея Великой Справедливости не воссияет над твоей головой, если ты не поймёшь, что я должен превозмочь свой позор, отринуть боль, чтобы сделать для неё всё то, что я могу... слушай же моё трёхстишие на эту тему!
      — Думай что хочешь, — сказал Торвен и поспешно выскочил наружу, где, задыхаясь от нестерпимого хохота, повалился в объятия Мервэ Шотез.
      — Неужели ему можно доверить нашу девочку? — тихо спросил певица, пока землянин переводил дыхание.
      — Нельзя! Как, впрочем, и ей — его! Они два придурка, — Торвен помотал головой, из глаз его от напряжения текли слёзы. — Но ведь у них есть ещё и вы, несравненная моя Мервэ! Вы позаботитесь об их благе, я знаю...
      — И ты, Имир... Никто не смог бы сделать больше для них обоих, чем ты, мой единственный...
      Историк хотел что-то ответить, но в этот миг из вагончика раздалась забористая брань. На крыльцо, потрясая кулачками, выскочил генерал Лавэ.
      — Упустили! — заорал он. — Опять упустили!
      — Кого? Кого упустили, флаг-штурмана?!
      — К чёрту вашего штурмана! Улетел Сигдар Тарик! Он улетел в ракете, слышите меня — в ра-ке-те!!! Да, да, в той самой ракете! Наши истребители не успевают, они слишком далеко, а ракета поднимается очень быстро, и...
      — Куда она летит?!
      — Навстречу мирайской эскадре, тысяча чертей! Мирайцы возвращаются, они заходят на низкую орбиту! Видимо, будут бомбить! И Тарик улетает к ним, слышите — к ним!
      — Боги просветлённые! У него же бомба! — воскликнул Торвен по-синизски. — Только бы он не вздумал передать её мирайцам! — добавил землянин уже на кантонском наречии. — Вот что, генерал, немедленно свяжите меня со Следопытом! У него есть контакты, котоыре мне сейчас могут понадобиться...
      Через Следопыта Торвен вышел на узел космической связи и вызвал с Синиз директора Бюро Космической Стабильности эффенди Гиркана. Гиркан отреагировал оперативно:
      — Перехватить ракету? Простите, коллега, ничем не могу помочь... Действуйте своими силами!
      — Тарик уйдёт! — простонал в трубку Имир Торвен.
      — Ах, вот как? Тогда другое дело. Попробую выручить чем смогу. И всё же...
      Не дослушав, Имир Торвен бросил трубку.
      Мирайская эскадра приближалась.
      Далеко над посветлевшим морем чертил чистую голубизну небес белый инверсионный след ракеты, взлетевшей с острова Монте-Латрино.

      — Они возвратились, Профессор, — доложил Лажу. — Всё пропало! Мирайская эскадра идёт бомбить столицу.
      — Где Писатель?
      — Не отвечает.
      — А Инженер?
      — Он возглавил новое руководство восстания, ему больше нельзя верить. Я сознательно отказался от связи с ним!
      — Вы правы, Лажу! Но сейчас у нас мало возможностей для выбора: нужно ведь как-то унести обратно эту чёртову бомбу! Вы ведь установили её в ратуше?!
      — Это сделали повстанцы. И не в ратуше, а в Старой Башне, прямо под зенитной батареей. Так взрыв принесёт больше разрушений!
      — Проклятье! — вскричал Профессор. — Мирайцы наверняка взорвут Старую Башню при нападении! Бомба сломается или испортится, а потом, рано или поздно, до неё докопаются либо мирайцы, либо наши головорезы! И тогда нам обоим точно крышка! Не такие уж все вокруг дураки, как хотелось бы, чтобы не догадаться о назначении этого предмета!
      — Если только не взорвать бомбу прямо сейчас, — напомнил Лажу.
      — Как?! Как вы предлагаете это сделать: бомба в столице, мы здесь, в Эколь, а бомба — там, в столице, и её часовой механизм взорвёт её не раньше, чем через полтора суток! Или вы нарушили мои инструкции, Лажу?!
      — Не нарушил, всё так и есть. Но не забывайте, что я был ассистентом доктора Вага. У бомбы — не один механизм подрыва. Её можно взорвать дистанционно.
      — Радиосигнал?
      — Да, причём самый примитивный по устройству приёмника — неизвлекаемый когерер из железных опилок. Мы можем уничтожить столицу в любой момент одним поворотом рубильника!
      — Отличная новость, Лажу! С тем только дополнением, что не все учёные и их семьи успели эвакуироваться из столицы...
      — Их гибель послужит общему делу, — Лажу понизил голос, — а вот наша с вами гибель отсрочит победу. Решайтесь, Профессор! Сегодня мы разгромим восстание и заодно сделаем мирайцам такую демонстрацию нашей лояльности, от которой невозможно отмахнуться просто так...
      Профессор подумал с минуту.
      — Хорошо, вы правы, — сказал он. — Но народ должен считать, что это оружие изначально было в руках мирайцев. Я не хочу увенчать себя при жизни лаврами поджигателя величайшего из городов; пусть впоследствии история рассудит нас. Итак, как только мирайцы снизят скорость и выйдут на орбиту, направляясь к столице, вы, Лажу, нажмёте этот ваш рубильник и начнёте тем самым в истории Кантоны новую эру — атомную...

      — Ракета, пущенная с планеты, приближается, — доложил флаг-артиллерист, оторвав взгляд от приборов курсового контроля.
      — Наша скорость уже достаточно низка, чтобы перехватить её?
      — Да, мы едва ли нагоняем кантонский этеронеф. Две минуты до стыковки с ракетой.
      — Группе захвата приготовиться к досмотру ракеты, — скомандовал начальник разведки эскадры, одетый по случаю траура в чуть более синий, чем обычная утренняя форма, мундир с лимонными шнурами в петлицах.
      Из недр флагманского корабля с лязгом и мелодичным гулом выдвинулся аккуратный бледно-розовый, в горошек, отсек стыковочного шлюза.
      Две секунды спустя далеко внизу, в недрах подвалов Эколь, господин Лажу повернул большой медный рубильник, и могучая эскадра имперской Звёздной Гвардии, тучей нависшая над Кантоной, прекратила своё существование.