245.14.6. И всё же Торвен считал этот день удачным

      Земной историк поспешно поднял планёр в воздух. Гнал, не разбирая ориентиров, над самыми крышами столицы; блистер кабины был откинут – Имиру Торвену хотелось охладить окаменевшее, стянутое от напряжения лицо. Самоубийственный поход к Иалану Кшеш-Маалу оказался тем, чем и должен был оказаться – прыжком без страховки через опасную расселину. Он фактически поставил задание на грань провала. Кшеш-Маалу, не вытерпев, в приступе непонятной и немотивированной ярости раскрыл перед ним свою нечеловеческую природу. Это означало теперь только одно: тотальную слежку за каждым шагом Имира Торвена и неминуемый провал. И всё же Торвен считал этот день удачным. Быть может, самым удачным в своей жизни. У него появились сведения, достать которые в разумные сроки, не пойдя на этот риск, не представлялось бы возможным. Следовало лишь суметь воспользоваться этими доказательствами с умом.
      Теперь, как никогда, ему необходим был сильный союзник. И лучше – не один союзник, потому что было опасно доверять судьбу всей операции только одному слепому случаю. Но где искать таких союзников? Кому, кроме «прайда» и руководства Комитета Сопротивления, он вообще может довериться здесь, на Синиз?
      Решение пришло неожиданно. Торвен несколько раз обдумал его, осознавая все возможные плюсы и минусы этого решения. Для него было несомненным только одно: право на такой шаг он имел.
      Опустившись на первой же незанятой стоянке, землянин бросил планёр и направился пешком в обратную сторону – к окраине столицы, где можно было легко и почти незаметно раздобыть туристический «оборотень».

      Здесь кормили вкусно. Блюда подавались на подогретых тарелках из обожжённой глины, как в старину на Земле. Розовое вино тоже было подогретым, оно стояло на специальной плите из тёплого камня в центре стола. Имир Торвен налил вина генералу, собственный бокал прикрыл рукой, давая понять, что ему пока хватит. Посыпая устрицы хрустящими чешуйками поджаренного лука, историк приглядывался к генералу. Как-то он поведёт себя в такой, новой для него ситуации?
Генерал кончил прослушивать запись своего разговора с доктором Собо. Молча протянул «звёздочку» Имиру Торвену.
      – Как я понимаю, – сказал он, – это серьёзный аргумент для предложения о вербовке. Но я вынужден отказаться. Не знаю, понимаете ли вы, что это такое, но у меня есть честь.
      – Я прекрасно знаю, что такое «честь», – отозвался Торвен, подцепляя устрицу из раковины. – И я счёл бы бесчестным для себя вербовать офицера революционной армии на компрометирующих его материалах. Бесчестным и бессмысленным вдобавок.
      – Тогда чего вы добиваетесь, дав мне прослушать эту запись?
      – Обоюдного доверия.
      – Вы же должны понимать, что в наших обстоятельствах никакое взаимное доверие невозможно. У вас есть инструменты, которыми вы меня шантажируете, а я даже не знаю, кто вы на самом деле: инозвёздный гость или ловкий шпион с юга, играющий со мной неведомую мне комбинацию?
      – Где уж мне заниматься шпионажем! – Торвен горько усмехнулся. – Я не смогу доказать вам ничего, даже того, что дарю вам эту запись в знак своего расположения. Вы всегда можете мне возразить, что я наверняка сделал массу копий. Но есть одна вещь, которую я могу вам дать прямо сейчас, безо всяких гарантий с вашей стороны. Я могу показать вам иные звёздные миры. Увезти вас отсюда, чтобы вы самолично повидали Синиз.
      Генерал отрезал кусок сырной лепёшки, прожевал, качая головой.
      – Мы, генералы – самые занятые люди на свете. Как я объясню потом, где отсутствовал?
      – Это уж не мне вам объяснять. Можете вывести свою дивизию в поле на манёвры, можете сказаться больным. Откуда мне знать, как у вас делаются такие вещи? В обмен же вы получите в неограниченных количествах то, что вам строго дозированными порциями скармливал доктор Собо: сведения о том, кто и как вмешивается в вашу внешнюю политику, следя за вами с безопасного космического расстояния…
      – Вам-то это зачем?
      Торвен налил себе вина. Розовое вино не слишком-то гармонировало вкусом с устрицами, но здесь, видимо, так было принято. Он отпил глоток, поставил полный бокал на стол.
      – Видите ли, – сказал он собеседнику, – я сторонник справедливости. И я сочувствую вашей революции, несмотря на весь тот кровавый хаос, который она принесла с собой и который вызывает сейчас на Синиз наибольшее возмущение. Там, знаете ли, привыкли, что преобразования в общественном устройстве совершаются танцующими девушками с гирляндами цветов в руках, при активном содействии творческой интеллигенции и под мудрым руководством великого учителя цивилизации, доктора Кшеш-Маалу.
      – Кто ещё такой этот доктор Кшеш-Маалу?!
      – Их фюрер. Любимый, добрый, мудрый фюрер народа Синиз. Человек, изгадивший прекрасную планету с великой культурой своими светлыми, прекрасными, неестественными в своей мудрости поучениями. Вот такой вот это человек. Хотя что я вам говорю? Начать с того, что Иалан Кшеш-Маалу и не человек вовсе…

      Два часа спустя «оборотень» опустился на малозаметную полянку недалеко от столичной окраины. Генерала шумно рвало в боксе биозащиты. «Бедный генерал, – подумал Торвен с состраданием, – он ведь не привык выдерживать нагрузки космических полётов. Его никто и никогда не предупреждал, что это такое – нагрузки космических полётов… Ну ничего, генерал, вы привыкнете! У вас ещё будут космические корабли, ваш Атмар обязательно доживёт до космических кораблей, и вы сами наверняка доживёте. Только помогите мне здесь! Найдите верных людей, создайте свою сеть разведки, прищемите хвост подлецу Кшеш-Маалу и его гнусной, противной, слизистой компании. И тогда Синиз сама протянет вам руку помощи! Хотя нет: для начала на Синиз поднимется страшный крик. Ах, это же аморально – вручать ключи от нашего мира полудиким, перепачканным кровью варварам! А может, это и в самом деле аморально? Но нет, так рассуждать не годится: практика Земли учит, что в общественных отношениях должны соблюдаться обычные законы механики – мера за меру, действие равно противодействию. И можно ещё поспорить с тем, кто больший дикарь – этот вот генерал, готовый отдать каждую каплю крови не только за народ свой, не за чьё-то персональное величие – за великую идею всеобщей свободы и счастья? Или чистенькие, опрятные жители Синиз, которые так привыкли к этике и морали в легко усваивающихся упаковках, что теперь смотрят в рот нечеловеческому чудовищу, сдавившему в своих кольцах всю планету?! Нет, атмарские революционеры совершенно вправе ответить Синиз равной мерой на её тайные злодеяния. Воздаяние должно быть адекватным: ударом – на удар! А межзвёздной войны можно пока не опасаться: не тот настрой у атмарских инсургентов, да и своих домашних проблем им пока хватит по горло. Пока максимум, о чём они смогут мечтать – это держать руку на пульсе Синиз!»
      Торвен прошёл в бокс, деликатно отвернулся от стоявшего на коленях генерала.
      – Одежда по местной моде – в шкафчике у выхода, – сказал он. – чтобы вернуться назад в любой момент, вы должны просто вставить пальцы вот в эти три отверстия на контрольном блоке. Автоматика распознает вас и вернёт корабль точно на то же место, с которого я вас увёз. Можете располагать собой, как считаете нужным. Приятного вам пребывания на Синиз!
      – Где я вас найду потом? – прохрипел генерал. – Где и как?
      – Если я буду жив, вам это не потребуется: я сам свяжусь с вами. А если этого не случится в ближайшие трое суток – значит, со мной случилось несчастье. Это, в свою очередь, чревато большой бедой и для Синиз, и для Атмара, и для других обитаемых планет, которых, кстати, ещё довольно много. На этот прискорбный случай, генерал, я позволю себе дать вам только один совет: как можно быстрее ищите на Синиз то, что связано с шаровыми молниями. Любой объект, связанный с шаровыми молниями. Ищите его и уничтожайте как можно скорее! Иначе вам конец, и всей разумной жизни в этой части Вселенной, скорее всего, конец тоже…
      – Шаровые молнии? – Генерал насторожился. – А почему именно шаровые молнии?
      – Долго объяснять. Но я очень надеюсь, что вы всё же примете мои слова на веру.

      Итак, подумал Торвен, углубляясь в город, союзник найден. Будем надеяться, что он не трус и не провокатор, что он настоящий союзник, который достаточно хорошо понимает – на его ответственности теперь может оказаться спасение миллионов… Но этого недостаточно. Этого слишком явно недостаточно!
      Историк решил устроить себе выходной – один свободный час. Сегодня был особенный день: по часам «Диалектики», если пользоваться старым европейским календарём, уже наступило девятое мая – древний праздник великой победы над одним из самых опасных врагов человечества. Торвен всегда отмечал этот день: для него он был ярко окрашен личными чувствами и переживаниями.
      Издревле повелось на Земле, что молодые историки, чтобы лучше понять устремления и цели своих предков, погружали своё сознание на долгое время в атмосферу прошедших эпох с помощью специальной психической техники; это испытание, получившее среди историков название «кругов ада» или «снов Лаваны», позволяло сознанию за несколько десятков часов прожить полную жизнь в одном из трудных исторических периодов, реконструированных с возможно большей тщательностью. Выдержать подряд девять испытаний считалось большой честью. Обычно вмешательство психологов требовалось уже после второго или третьего опыта «чужой» биографии. Торвен прошёл все девять, потому что третьим испытанием ему досталась эпоха мировых войн – он прожил в этой эпохе долгую жизнь, от мальчика, сражавшегося в гражданскую войну с бандитами на стороне красных партизан, до подполковника Советской Армии, с новенькими погонами на плечах принявшего в победный год комендатуру в небольшом городке под разгромленным Берлином. В своём долгом сне глазами выходца из семьи забайкальского крестьянина-переселенца он видел разруху, видел голод и холод, глупость и тщеславие, увлечение лозунгами и пренебрежение реальным делом, видел трусость и предательство, безверие и отчаяние – но он так и не перестал любить людей и верить им. Победу в войне, образ которой внушён был ему искусной техникой имитации, он воспринимал и как свою победу. И когда там, в его сне, он ехал на красивой гнедой лошади, сопровождая сквозь Москву строй пленных немецких солдат – он поверил окончательно: историческая справедливость восторжествует всегда, в любых, каких угодно условиях. Восторжествует хотя бы потому, что всегда и везде найдутся люди, готовые сражаться за неё вопреки всему – даже вопреки устоявшемуся сомнению в возможностях и силах человеческих.
      Уже много позже, очнувшись от «сна Лаваны» и осознав себя вновь земным историком далёких от той страшной войны эпох, он выяснил с удивлением, что среди старших коллег, подвергавших его испытаниям, разгорелась невероятная по силе дискуссия: следует ли признать за «подполковником Советской Армии» право жить и побеждать, или нужно ужесточить искусственно условия имитации, заставив его до конца испить чашу страданий – сперва в лагерях, а затем в забвении послевоенной повседневности? Одни говорили, что без этого неполной будет мера понимания; другие утверждали, что жизнь человеческая содержит достаточно страдания и без того, чтобы усугублять её искусственными мучениями. Дошло до компромисса, забавного с точки зрения стороннего наблюдателя: «подполковник» был убит в 1946 году, во время ночной вылазки «вервольфов». Однако взрывоопасная дискуссия, для которой Имир Торвен был шестьдесят пятым по счёту детонатором, продолжалась и по сей день. В самом деле, с одной стороны целью «кругов ада» и было знакомство историка со всеми видами человеческого страдания в прошлые эпохи жизни, с другой – представлять эти эпохи только как беспросветный ужас и мрак тоже означало великое искажение истины. Ведь в беспросветном мраке никогда невозможно определить, какой путь ведёт к свету! А свет был всегда, в каждую эру и в каждый час существования человечества…
      Поэтому каждый раз, когда по старому календарю наступало девятое мая, Имир Торвен не забывал отметить этот факт – тихо, мысленно. Он воздавал в своём сердце почести тем, кто и в самом деле прошёл, выиграл эту войну. Этого требовал от него долг памяти – одна из высших форм человеческого долга.
      Предавшись воспоминаниям, историк и сам не заметил, как вошёл в столичную консерваторию. Он всегда заходил сюда, когда выдавалась свободная минутка. Здесь, в холле консерватории, он в последний раз виделся мельком с теми членами экспедиции, которые надолго, если не навсегда, покидали Синиз. Те, кто не смог прийти или прилететь, транслировали сюда свои стереоизображения. И Торвену казалось, что сейчас он всё ещё видит фигуры друзей среди мрачноватых гранитных колоннад. Как ему сейчас не хватает совета, дружеской помощи товарищей! Он тосковал по ним, тосковал по Земле, как тоскует, наверное, во все времена всякая оторванная от дома человеческая душа.
      Если, конечно, в ней остаётся человеческое.

245.14.6. Кафуф нервничает

      Выслушав доклад Гиркана, Кафуф осторожно, точно боясь ловушек, открыл ящик стола и вынул маленькую трубочку с таблетками. Четыре таблетки он осторожно высыпал под язык, остальные убрал обратно.
      – Ну и на кой ляд ты пошёл в приёмную к этому Кшеш-Маалу? – спросил он едва слышно.
      Гиркан, сидевший напротив с понурой головой, перевязанной молочно-белой лентой медицинского пластика, тяжко вздохнул. Видно было, что он и сам сожалеет об этом своём решении.
      – Я жду ответа, – поторопил его шеф.
      – Я выяснил в службе информатора, – сказал Гиркан, – что Имир Торвен запрашивал данные на Кшеш-Маалу, прежде чем встретиться с ним. Ну кому и зачем, эффенди, может прийти в голову собирать данные об Иалане Кшеш-Маалу – через информатор?! А после этого он попросил доктора о личной встрече. Вы сами сказали, что Кшеш-Маалу может работать против нас, а так как землянин наверняка работает против нас – я решил, что их встречу имеет смысл сорвать под первым же благовидным предлогом. К сожалению, я успел слишком поздно.
      – Тебе не следовало соваться в дела Кшеш-Маалу, – пробурчал Кафуф, вставая из своего чудовищного кресла. – Теперь он знает, что мы ходим вокруг его делишек. И ты, конечно же, совсем не помнишь, что было там, во время этой судьбоносной встречи?!
      – Не помню, эффенди, – потрогав голову, признался Гиркан. – Кажется, землянин напал на меня. Кажется, он вырубил меня креслом.
      – Почему не наоборот? – озлившись, спросил Кафуф. – Почему не ты его?! Тебе стоит как следует потренироваться в спарринге на боевых креслах… Ну, а суть беседы ты помнишь?
      – Я вообще плохо помню, что там происходило, – вздохнул Гиркан. – Я сидел в приёмной, потом землянин вышел… Страшный удар, и я уже ничего не помнил. Хотя нет, кажется, меня ещё потом били. А в себя я пришёл на другом конце города, в кафе-сырной напротив «Новых Каштанов». Мне сказали, что я шёл по улице, упал и разбил себе голову.
      – Были свидетели? – вяло поинтересовался Кафуф.
      – Да, – сказал Гиркан. – Были.
      – А что у тебя на регистраторе? Ты ведь не забыл включить регистратор?
      – На регистраторе, – развёл руками Гиркан, – всё оказалось необратимо стёрто. Но постойте-ка, эффенди… кажется, я кое-что вспоминаю! Кажется, они повздорили там, в кабинете! Доктор Иалан Кшеш-Маалу начал громко кричать.
      – Кшеш-Маалу начал кричать? – удивился Кафуф. Медленно обошёл стол, сел на табурет напротив Гиркана, заставив шаткое сиденье заскрипеть под своей гигантской тушей. – Ты ничего не путаешь, Гиркан? Кричал именно доктор?
      – Да, да, – кивнул Гиркан. – Доктор кричал на Имира Торвена.
      – Ну, знаете, – обращаясь в пустоту, проговорил директор БКС, – это, кажется, уже слишком. – И, вернувшись взглядом к своему оперативному сотруднику, уже нормальным своим чётким тоном спросил: – Ты выяснил, по какому поводу у них была встреча?!
      – Да, эффенди. Торвен сообщил доктору в письме, что хочет срочно поговорить с ним о каких-то артефактах.
      – Артефактах. – Голос Кафуфа вновь стал бесцветным. – И как давно Торвен написал доктору Кшеш-Маалу это письмо?
      – Вчера вечером, если считать по местному времени.
      – Получается, что Кшеш-Маалу согласился сразу же его принять?
      – Да, эффенди. Я сам был удивлён не меньше вашего. А что, собственно…
      – Помолчи, Гиркан! – вдруг резко прервал его директор, запустив обе руки в свою шелковистую чёрную бороду.
      Несколько минут прошло в молчании. Гиркан едва позволял себе испускать вздохи, прикасаясь поминутно к повязке на голове. Потом он увидел, что шеф смотрит прямо на него. Глаза Кафуфа были распахнуты и черны, как два бездонных озера. Таких глаз Гиркан давно не помнил у шефа!
      – Значит, сегодня они срочно встретились, – тихо сказал Кафуф. – Встретились и поговорили об артефактах, имеющих отношение к происхождению цивилизации Синиз. Это плохо. Это очень и очень плохо, Гиркан!
      – Но что случилось, эффенди?!
      – Молчи! – прикрикнул Кафуф, вставая. – Значит, так. Бросай все свои дела: ты можешь понадобится мне в любую минуту. Подними весь наш оперативный резерв, подними четверть столицы, и дай знать как-нибудь без лишней паники, что мне нужен отчёт о каждом шаге, каждом действии Имира Торвена! С планеты никого не выпускать: перекрыть все коридоры для «оборотней», кроме моего личного резервного коридора и коридора Высшего Собрания.
      – Что это всё означает? – спросил удивлённый до крайности Гиркан.
      – Это означает планетарную катастрофу, – ответил Кафуф. – Или войну. Выбери с трёх раз, что тебе больше нравится.
      – Да что же это такое происходит, эффенди! Что за возня вокруг каких-то артефактов? В конце концов, я тоже имею право знать…
      – Не имеешь, – ответил Кафуф. – И помни: отныне и до конца операции я должен немедленно, первым и по возможности единственным знать, что делает, что собирается делать и куда именно направляется сейчас Имир Торвен!