Живите долго и процветайте!

(Последний приказ капитана Эрга Ноора)

Из текстов обоих книг можно сделать вывод о любопытном переходе представлений: от мощного позитивного настроя «Туманности…» — к тонкой созерцательности мира «ЧБ». Персонажей «Часа Быка» окружает невероятное количество символов, в основном заимствованных из мифологии. Само по себе это неплохо: представить жестокую стохастику, игру слепых случаев как «божественную игру Раша-Лила», а борьбу против страдания как борьбу Ормузда с Ариманом, означает диалектически объединить разорванные доселе науку и искусство, рациональное и эмоциональное. Это, конечно же, уменьшает процент пур хиссов в обществе. Но есть в этом и своя чаша отравы: любая мифология, особенно древняя, всегда строится и функционирует по своим, внутренним законам, имеющим мало общего с рациональным осознанием целей и задач. В древнегреческой мифологии, которой, по словам фантаста Г. М. Гуревича, всякому мыслящему человеку отчего-то просто вменяется в обязанность восхищаться, эти законы весьма унылы. Судьба, например, предписана всему сущему и стоит превыше воли. Такого рода образы неизбежно проникают в культуру при заимствовании мифологических построений; сознание их способно рационализировать — но мифология-то рассчитана на подсознание! И если сознание, а также биологическая природа, диктует людям «Живите долго и процветайте!», то подсознательное чувство, основанное на заимствованных образах и биологических архетипах, способно выкинуть здесь дурную шутку.

Хуже всего — неизбежное возрастание социальной и культурной роли смерти, возникновение культово-мифологического обоснования этого явления. Как оно влияет на социум, мы видим на примерах. В «Туманности Андромеды» «консилиум смерти» — в должной степени уникальная вещь, причём снизить втрое число его участников удаётся только потому, что в высочайшей степени повысились квалификация и уровень ответственности врачей. Иное дело — в обществе «Часа Быка». В полевой экспедиции в Кин-Нан-Тэ «консилиум смерти» в отношении раненого тормансианского учёного «состоит из» Тивисы Хенако, но это оправданный ход: группа не обладала ни квалификацией, ни возможностями оказать помощь. Однако этот поступок выполняется настолько быстро, квалифицированно и без лишних сомнений, что возникает ощущение: Тивиса явно готовилась раньше к его совершению в любых необходимых обстоятельствах (а значит, то же касается и любого другого землянина). Ещё интереснее сцена с инфразвуком: в первой, непереработанной версии повести земляне таким способом кончают жизнь самоубийством — «башня рухнет, и мы не будем после смерти в грязных руках!» (А не пофигу ли жителям высокоразвитого коммунистического общества, что будет с их телами после смерти?) Итог был весьма предсказуем: башня упала, похоронив трёх землян и сотню-полторы тормансианских панков. Позднее, под действием неизвестных мне обстоятельств, Ефремов эту сцену всё-таки изменил: теперь инфразвук уже применялся для разгона толпы (а раньше не могли?) и прорыва, но башня не выдержала акустического резонанса и свалилась. Так, бесспорно, честнее. Но, как в анекдоте про пропавшие ложечки, «осадок неприятный остался». Возвращаясь же к теме «консилиумов смерти», отметим, что Чеди проходила практику в госпиталях для больных наследственными заболеваниями, с нередкими случаями эвтаназии. То есть, проблеме ласкового умерщвления несостоявшихся сородичей земное общество уделяло явно повышенное внимание.

Скажу, что здесь я далёк от дурацких параллелей, мол, Земля и Торманс — близнецы-братья, и тормансианские Дворцы Нежной Смерти имели на Земле свои прямые аналоги. Вир Норин сразу называет тормансианскую практику бесчеловечной; землянам же в человечности самого высшего порядка отказать невозможно. Но тормансианский обычай убивать 95% населения основан был на экономике. Земляне же подводят под фундамент своих действий философию; философия же, как показано выше, пронизана мифологическими символами. Здесь грань очень тонка, остаётся всего один роковой шаг до жуткой пропасти инферно: признать необходимость уничтожения отдельных особей за жертву, акт ритуального обмена жизни индивидуума на высшее благо коллективного представления. К счастью, земляне всё ещё далеки от этого, «чувство необходимости жертвы» названо Фай Родис «самым архаическим из чувств». И тем не менее, опасность эта велика: ведь дисциплина земного общества теперь внешняя, а не внутренняя, и внешняя дисциплина легко может потребовать узаконить определённые действия «во имя» некоторых целей, хотя бы во имя сохранения гомеостаза цивилизации, status quo.

Вторая опасная мифологема — мифологема любви как парадигмы взаимоотношений между богиней и её смертным избранником. Именно эту парадигму упорно продвигает Фай Родис (позже она появляется в «Таис Афинской» уже открыто, как утверждение о смертности мужских божеств и бессмертии вечного женского начала. «Бессмертие женского начала» при этом кажущееся, так как на практике создаёт порочный круг бесконечного повторения себя в себе; именно мужчина разрывает этот круг и превращает его в спираль или геликоиду; но сейчас мы не об этом). Важное следствие из этой парадигмы — отсутствие объективных ориентиров, позволяющих говорить о ценности личности. Ведь инженер Таэль — великий герой, борец; а что с ним делает Фай Родис? Делает инстинктивно, как говорили в старину, «по праву рождения». Выбор же Вир Норина повергает её в ужас — фактически, своим поступком Вир отказывается от принятой на Земле парадигмы любви (а заодно и разрывает круг мучений на Тормансе, в лучших мужских традициях «смертию смерть поправ»).

Вывод из всего этого следует такой: земляне в «Часе Быка» либо на грани мифологизации отношений «Эроса и Танатоса», либо уже мифологизировали то и другое (а также их взаимоотношения). Это признак довольно сытой цивилизации. Но является ли это признаком какого бы то ни было развития? Способна ли цивилизация «жить долго и процветать», если её «узкий коридор, в котором возможно развитие», начинает сводиться к этим двум вещам?