КОЛОКОЛА ГРОМКОГО БОЯ

Картина маслом — III. КОС. 258.16.4.

      — Думаю, мы всё правильно сделали, — сказал Писатель. Он сидел у камина, завернувшись в тёплый клетчатый плед, и пил подогретое гэнно из огромной калебасы. — Если Генерал на свободе, он наверняка наезжал к Инженеру. Инженер не мог бы не рассказать Генералу про нашу сделку с мирайцами, а это значит, друг мой, что наш бравый Лавэ всенепременно прихватит своих отборнейших головорезов и окажется вскорости в Кюле. А вот если Генерал пропал...
      — Не стоит недооценивать Лавэ, — буркнул Профессор, — это та ещё штучка. Он может отпустить прототип, зато накрыть весь завод!
      — На этот случай Следопыт обещал принять меры. Но каковы мирайцы! Ради паршивой побрякушки они пошли на сделку с варварами, согласившись поставить под удар всю колониальную политику... Как вам их гэнно?
      — Вы же знаете, Писатель, я гэнно не пью: у меня язва. Меня беспокоит другое — что за человек спас Генерала в ночь рокового совещания?
      — Я выяснил о нём кое-что, но вас это даже не позабавит. Его зовут Арсен, он журналист из «Зари», умеренно левый...
      — Я в сортах гуманитариев не разбираюсь. Чем умеренные левые отличаются от неумеренных? Частотой, с которой они мнут баб прямо на своих партийных митингах?
      — Поражаюсь вашему цинизму, Профессор. Я ведь тоже гуманитарий и могу обидеться за своих: не боитесь?
      — Мне бояться вас? Вы — машина для перекачивания дрянного алкоголя из бутылки в унитаз. Так что из себя представляет этот Арсен и что такое его «умеренно левые»?
      — Не те ребята, — сказал Писатель, — которые помогают формированию правильного имиджа. Заигрывают с рабочим классом. Упирают на здоровую экономику. Требуют демократии. Их и левыми-то не всегда язык поворачивается назвать. Подлинный левый — это пророк, вдохновляющийся кокаином и призывающий своих последователей отрубить друг другу правые руки во славу светлого грядущего. Это юный гомосексуалист, сбежавший из богатенькой семьи, чтобы проповедовать культ безличности в притонах для моряков, на старости лет преисполнившихся отвращением к женщинам. Это девочка, начитавшаяся агитационных брошюр и взрывающая мину на животе в фешенебельном клубе, чтобы брызги её крови попали на лица развлекающихся нуворишей и заразили тех гепатитом, подхваченным бедной малюткой при дефлорации. Словом, левые — это прежде всего скандал! Это громкий, феерический выброс отработанных газов, от которого добропорядочный буржуа должен скривиться и сморщиться, а мерзавец и любитель дерьма — вдыхать со сладострастием. Но обязательно тайком! А эти... они не годятся даже на то, чтобы передовицы их собственных газет украсила когда-нибудь статейка, что одного из них гильотинировали. Скукота. Скукотища!
      Он выпил ещё глоток гэнно.
      — А зачем этому левому Генерал?
      — Скорее всего, он похитил его, а теперь захочет шантажировать им нас. Если так, это будет обидно: слишком тривиально. С другой стороны, это нападение даёт нам прекрасную отмазку от мирайцев: если хотят, пусть сами ищут и Генерала, и этого Арсена, а мы им поможем за весьма умеренную мзду. Гэнно у них, кстати, отличное! Не соблазнитесь? Чёрт с вами, я допиваю...
      — Может быть, этот Арсен — патриот? — спросил Профессор.
      — Исключено. Кто знал, что на явке была расставлена засада на Генерала? Только мы трое. С чего бы патриоту мешать Генералу выполнять его долг перед родиной, срывать важную встречу? Нет, тут что-то другое. Арсен явно ведёт свою игру. Думаю, что это всё же демарш леваков, которые с каждым днём всё более наглеют и угрожают повести народ за собой вместо нас — законных представителей Кантоны. Но, скажу честно, от левоцентристов вроде Арсена я не ожидал соучастия в подобной политической наглости.
      — Нужно связаться со Следопытом, — озабоченно сказал Профессор, — он в курсе рабочих настроений. Если нам под руку полезут рабочие активисты, я думаю, что нам самим придётся просить мирайцев навести здесь хотя бы относительный порядок как можно быстрее.
      — Делайте, если угодно, но меня в эту гнусность впутывать незачем. — Писатель поглубже спрятал лицо от света. — Мне давно плевать, как я подохну: повесят меня мирайцы, гильотинирует толпа восставшей черни или же я сопьюсь от тоски при нашем самом правильном и просвещённом старом демократическом строе. А вы, Профессор, давайте, боритесь дальше, жужжите, как муха в вашей липкой дряни. И Следопыта держите: один в поле не воин, вдвоём дольше прожужжите, надеюсь!
      — Вернёмся к делу, — предложил Профессор, вставая.
      — Прежде чем вернёмся, передайте мне, пожалуйста, с камина ещё одно гэнно. И шприц. Вот так, благодарю вас, Профессор. Я слушаю: какую гнусность ещё нужно сделать для нашего общего дела?
      — Пока что остаётся только ждать, — вздохнул Профессор. — Если Генерал на свободе и продолжает действовать, то будем надеяться, что ваши предсказания насчёт Инженера и налёта на лабораторию в Кюле будут верны. Я, пожалуй, отправлюсь туда, чтобы проследить за всем этим лично. Нужно предупредить наших партнёров с Мираи, что с нашими головорезами может оказаться немножко трудно бороться. А вас, дружище, прошу не в службу, а в дружбу: вы серьёзно заинтересовали меня этим Арсеном, соберите среди вашей богемы как можно больше сведений об этом человеке: трудно же, чёрт возьми, решать в уме уравнение, в котором появилась неизвестная новая константа...

Налёт. Кюль. 258.16.5.

      Люди Генерала без лишнего шума взяли лабораторный цех в четыре утра. Было ещё темно, когда Лавэ проинструктировал свою группу захвата и вылез из шиньона, держа наготове мощный пистолет. Ещё до начала операции генерал попросил Имира Торвена снабдить его маской, меняющей внешность, а в машине на глазах у подчинённых он вывернул наизнанку мундир почтовой службы и преобразился в моложавого усатого субъекта, облачённого в униформу государственной пожарной инспекции.
      На операции присутствовали все подпольщики из доверенной группы генерала, кроме капитана Торпилье, посланного охранять конвой повстанцев, и обеих женщин. Господин Мусташ взломал чёрный ход, и подпольщики рассредоточились по зданию. Спокойно и деловито всех сотрудников злополучного предприятия, включая двоих возмущённых академиков и одного доцента Эколь, вывели в главный зал, где на останках взорванного помоста уже стояло нечто, прикрытое бязью, как глиняная статуя в мастерской скульптора.
      Здесь-то и произошёл неприятный инцидент, едва не приведший всю операцию к провалу. При виде директора лаборатории Валь де Мёрда у генерала Лавэ случился заскок. Отважный военный, позабывший все объяснения Имира Торвена, вновь вообразил себе, что директор и есть тот самый Сигдар Тарик, космический преступник и шпион, вмешивавшийся жёсткой рукой в дела всего шарового скопления. С криками «Снимай маску, негодяй!» генерал вцепился в директора, тщетно пытаясь сорвать с него дряблую кожу. Кончилось, разумеется, тем, что маска упала с самого генерала, разрушив ко всем чертям тщательно продуманную конспирацию. Многие узнали Лавэ.
      Протиснувшийся сквозь толпу сотрудников врач лаборатории объяснил генералу, что неживое обвисшее лицо Валь де Мёрда — результат давно перенесённой тяжелейшей лейкемии, подцепленной от работы с радиоактивными веществами в «горячей камере». Но распалившегося генерала мало что могло остановить. Теперь он обвинял в предательстве и шпионаже уже не одного только Валь де Мёрда, но и всех сотрудников, так или иначе причастных к передаче секрета новой технологии мирайцам.
      — Стыдитесь, мерзавцы! — кричал он. — Или вы не кантонцы, предатели?! Вы кичитесь вашими научными званиями и степенями, а позволяете дряни руководить собой! Вы продались чужой военщине, вы все, во главе с вашим Валь де Мёрдом! И не надо объяснять, что вы неспособны на активную борьбу: способны, способны, вы весьма на неё способны — если только будете больше думать о народе и меньше о себе! Почему лучшие из лучших в подполье?! Мало ли молодых учёных, которые взяли в свои руки оружие и теперь сражаются: подумайте о других выпускниках Эколь — все эти юные Потье, Гранже — каждый из них сражается сейчас в рядах партизан, каждый уже стал героем! А вы, предатели и собаки, вы сидите тут, прячась за обвислое рыло вашего шефа Валь де Мёрда и думаете уже, небось, о том, какие блага могут просыпаться на вас из новых хозяев! А я вам скажу, какие это будут блага: это... — Тут генерал Лавэ позволил себе несколько непечатных слов. — Вы не учёные, вы не кантонцы, вы стадо свиней, сожравшие всё дерьмо здесь, дома, и жадно похрюкивающие уже в ожидании мирайского дерьма!
      Пока генерал орал, Торвен отвёл в сторону ошеломлённого директора.
      — Что вы разрабатываете здесь?
      — Здесь мы ничего не разрабатываем, — ответил удивлённый Валь де Мёрд.
      — Тогда зачем столько учёных?
      — Здесь тихо и безопасно, можно работать в относительном спокойствии, — объяснил директор, придерживая горстью у подбородка отекающее лицо.
      — Вот как! Хорошо, поставлю вопрос по-другому: что именно вы собирались передавать здесь мирайцам?
      — Прототип двуногой кибернетической машины.
      — Вы сами его сделали?
      — Я же объяснил, что нет. У нас был один прототип, более сложный и дорогой: его взорвали ваши, подпольщики. Точнее, один приблудный сопляк, которого мы здесь пристроили к работе. Должно быть, он был связан с подпольем. Мирайцы забрали его с собой: у нас не было другого выхода, кроме как отдать его. А сейчас мы дорабатываем другой прототип, куда менее совершенный.
      — То есть, делаются эти штуки не у вас?
      — Ну что вы! Это секретный проект, его делали на деньги, выделенные под исследования атома — как раз когда стало понятно, что атомные работы совершенно бесперспективны, наши учёные решили приэкономить полученный от правительства грант. Где находится завод, знают только его владельцы, да ещё — сейчас — связники из Комитета Общественного Спасения.
      — Они и привезли вам новый прототип?
      — Да.
      — Когда вы должны передать его мирайцам?
      — Сегодня утром. Наши техники провели кое-какие доработки...
      — Вы же говорили, что тут совершенно ничего не делается.
      — Я отвечаю за работу учёных, а не за техническую сторону. Техники и лаборанты, конечно же, делают то, что им прикажут экспериментаторы. Впрочем, вам, гуманитарию, этого не понять, господин Арсен...
      — О, вы меня знаете?
      — Вашу фигуру трудно забыть. Особенно когда вы так бурно ратовали в вашей прессе за снижение ассигнований на кибернетику и за то, чтобы мы убрались с Мираи!
      — Как видите, я был прав: вы выкормили монстра. Будь вы гуманитарием, вы видели бы ещё многое из того, что я видел ещё тогда и вижу сейчас — включая, между прочим, вашу собственную судьбу. Расскажите мне, как выглядели люди, привозившие прототип?
      — Обыкновенно выглядели...
      — «Обыкновенно» — весьма неточная характеристика и для учёного, и для администратора.
      — Они выглядели как пролетариат. Мне не показалось, они были не в курсе, что именно они привозили. Кибер-то был в ящике!
      — А их машина?
      — Спросите у старшего техника...
      Землянин так и сделал. Старший техник оказался несколько общительнее шефа и с охотой рассказал, что груз привезли транспортники из столичной компании объединённых грузовых и такелажных работ. Кибер доставлен был в Кюль на жёлтом семитонном грузовике марки «жирафа» с лебёдкой в кузов и бортовой платформой без тента, номер 77-13.
      — Надо найти эту машину, она — наш ключ к заводу, — сказал Торвен генералу Лавэ.
      — А что делать с этим прототипом?
      — Взорвём, как и прошлый. И нужно скрываться: нас могут вычислить, если мирайцы подозревают, что мы интересуемся этим проектом. Или даже если они на всякий случай взяли его под негласное наблюдение. А я бы взял!
      — Подождите, — попросил Валь де Мёрд. — Если вы устроите второй взрыв, всем нам каюк.
      — Уходите в горы, присоединяйтесь к партизанам: другого пути к спасению нет ни у вас, ни у Кантоны!
      — Мы не можем! Мы учёные, а не солдафоны и не пушечное мясо!
      — Тогда чёрт с вами, подыхайте: предатели Кантоне не нужны.
      — Среди нас есть по-настоящему великие умы... Неужели вы в своём минутном порыве патриотизма скормите их гидре войны, генерал?!
      — А что вы предлагаете — передать врагу важную стратегическую технологию?! Тогда точно не будет Кантоне ни мира, ни свободы. Впрочем, пару-тройку «великих умов» мы можем выкрасть и забрать с собой, а остальные могут подыхать или драться — как им заблагорассудится. Мне лично всё равно, что с ними будет...
      — Генерал, генерал! Вы замахиваетесь на святая святых Кантоны — на прогресс научного знания!
      — Если это знание не позволяет ни отстоять свободу планеты, ни сделать людей лучше — на кой чёрт оно нам сдалось?! Господин Мусташ, начинайте же шевелиться! Взорвите этот гадюшник к чёртовой матери, и мы убираемся отсюда. А предатели и трусы могут подыхать!
      — Боже, боже, боже, боже... — монотонно заскулил Валь де Мёрд.
      Господин Мусташ взял из рук лейтенанта Канона заранее подготовленный чемодан с мощной термической бомбой и сделал несколько шагов в главный зал, но в этот миг из бокового прохода выбежала растрёпанная скуластая женщина средних лет. На щеке женщины подживал длинный продолговатый синяк.
      — Они возвращаются! — крикнула, задыхаясь, женщина. — Они снова едут сюда!
      — Кто? Кто едет? — засуетился директор. — Люди на жёлтом грузовике?!
      — Да нет же! — воскликнула та. — Сюда едут мирайцы!

      Их было человек пятнадцать — солдаты на длинном, неуклюжем грузовике с кузовом из бамбуковых жердей, переплетение которых образовывало сложные иероглифы. Справа и слева от грузовика ехало по двое мотоциклистов. Позади следовала легковая машина, белая и изящная, как прижавшаяся к земле хищная птица. Автомобили остановились на поворотном кольце перед главным входом в лабораторию; юноша с бирюзовыми кудрями вышел из легковой машины, ведя с собой щуплого, худого подростка в мирайской одежде, но, судя по виду, кантонца. Остановившись среди кипарисов и туи, обрамлявших пологую лестницу главного входа, они принялись объясняться. Остальны мирайцы сидели в машинах, не шевелясь.
      — Что это с ним? - указывая на офицера, спросил генерал Лавэ.
      — Педики, господин генерал! — бахнул в ответ лейтенант Канон. — Господин Йо, посмотрите, пожалуйста, в каком звании этот мираец? Может быть, взять его в заложники?
      — Их столько же, сколько нас, а вооружены они лучше, — предупредил Торвен. — У нас есть ещё шанс взорвать прототип и убраться отсюда без лишнего шума: Шар де Комба задержит отход!
      — Где ваша храбрость, Арсен? — обиделся Лавэ. — Мы же кантонцы! В бою каждый из нас стоит десяти крашеных, и я уверен, что вы лично могли бы перебить всех в этом грузовике.
      — На меня не рассчитывайте, генерал: я людей не убиваю. Только фашистов.
      — Это флаг-штурман Звёздной Гвардии, — сообщил между тем господин Йо. — А парнишка — наш, кантонец.
      — Флаг-штурман фигура серьёзная, — согласился генерал, — странно, что он так молод. Впрочем, у них чины и должности даются в соответствии с происхождением, а не за заслуги.
      — Это раньше так было, — возразил господин Орей. — Я слыхал, что новый император отменил эту практику.
      — Какая разница! — отмахнулся генерал. — Флаг-штурман есть флаг-штурман! Кто из вас, мои храбрецы, решится взять его в плен?
      — Разрешите это сделать мне, — предложил неожиданно Торвен.
      Лавэ саркастически усмехнулся:
      — Вы же сказали, что вне войны!
      — Я не говорил, что я вне войны. Я говорил, что я не убиваю людей в этой войне. А это — разные вещи!
      — Хорошо, берите пленника. Мусташ, шевелитесь же! У вас всё готово к взрыву?! В таком случае, как только господин Арсен берёт пленника, капрал Шар де Комба уничтожает грузовик с солдатами. Лейтенант Канон, вы ведёте стрельбу на подавлеие оставшихся мирайцев. А вы, полковник Авьон...
      Этого Торвен уже не слышал. Как огромная кошка, он почти бесшумно взвился под потолок главного зала по релингам и поручням, в изобилии окружавшим галерею второго этажа. Вынув неработающий кондиционер, проскользнул в его отверстие и спрыгнул в тисовые кусты. Мирайский офицер стоял за углом, точно пыльным мешком ударенный; подросток пятился от него, загораживая собой флаг-штурмана от Торвена. Времени на раздумья не оставалось: землянин присел, оттолкнулся и прыгнул.
      В тот же миг Шар де Комба произвёл из здания несколько выстрелов по грузовику. Машина взорвалась красивыми радужными соцветиями, украшенными розовым дымом; во все стороны из неё посыпались мирайцы в парадных мундирах со страусовыми перьями и яркими лисьими горжетками через левое плечо. Зазвенели стёкла: лейтенант Канон, просунувшись в выбитое окно, бил по врагу неприцельным баражирующим огнём. Торвен пролетел над головой подростка, успев заметить лишь его огромные, расширившиеся от ужаса глаза, и сбил с ног Хачи Каминоке, намертво вцепившись в шиворот флаг-штурмана своими тренированными железными ручищами. Держа Хатико за шиворот (длинные ноги мирайца еле-еле касались земли), Торвен устремился в заросли тиса. Но в этот момент склоны узкой лощины, окружавшей здание лабораторного корпуса, точно ожили: две роты мирайских солдат в гладких обтягивающих мундирах корпуса специальных операций встали из засад ровными цепями и бросились к зданию, демонстрируя великолепную строевую выучку и совершенно синхронную работу мускулистых крепких ног.
      — Засада! — крикнул Торвен. — Уходим!
      В кусты и в окна здания полетели небольшие осколочные гранаты, засыпая окрестности опасным блестящим дождём мелкого битого хрусталя. В здании закричали: видимо, нескольких бойцов Лавэ ранило это не смертельное, но очень болезненное по действию оружие. Отважный Шар де Комба выкатился на крыльцо с пулемётом наперевес, развернулся к наступающей роте и открыл частый, дробный огонь. Торвен, продолжая держать флаг-штурмана за шкирку, с разбегу ударился в стекло, выбив его соединённым весом; пленник вскрикнул — главный удар пришёлся на него. На Хатико накинулись, связали брючными ремнями. В главном зале господин Мусташ заканчивал установку термической бомбы.
      — Нам к машине не прорваться! — крикнул Торвен генералу. — Их там две роты!
      — Пробьёмся с боем в горы! — ответил Лавэ. — А вы, Арсен, берите пленника и уходите! Встретимся на вашей явке!
      — Если мы не встретимся, любой ценой разыскивайте завод! — приказал Торвен. — Разыскивайте завод!
      И он вновь вынырнул в люк кондиционера — навстречу усиливающейся перестрелке.
      Спихнуть мирайского стрелка с мотоцикла было пустяковой задачей. Машина выплеснула дымок, колёса зашуршали по гравию тропинки. Торвен рванул руль на себя — мотоцикл взлетел по ступенькам ко входу в здание. Свободной рукой землянин вытащил небольшой пистолет, почти не целясь, отстрелил четыре петли, удерживавшие стеклянные двери входа. Массивные полотна дверей рухнули, разбиваясь тысячами стеклянных полос; звон крошащегося стекла смешивался с хрустальными переливами падающих осколков мирайских гранат. «Не пропороть бы шины», мельком подумал Торвен. Мотоцикл ворвался в главный зал — и вовремя; отступающие повстанцы уходили в боковой коридор лабораторного корпуса, волоча с собой пленника, в то время как в широкие окна боковых галерей сыпались мирайские спецназовцы. Торвен прибавил газу — машина каким-то чудом пронеслась невредимой сквозь перекрёстный поток пуль, дождём сыпавшихся сверху. Откуда-то налетел полковник Авьон, бросил на северную галерею две бомбы — мирайские солдаты горохом посыпались вниз, сметённые взрывной силой полковничьих фугасок. Несокрушимый Шар де Комба бил из своей штурмовой пушки частыми прицельными ударами, прикрывая отход повстанцев в коридор. Землянин нёсся сквозь сплошной огненный хаос. Несколько пуль пробили раму мотоцикла и колёсные диски; одна царапнула Имира Торвена по плечу, оставив ожог и порвав куртку. Мотор сбавил обороты, завизжали тормоза: землянин влетел в коридор и снова схватил за шиворот связанного Хачи Каминоке.
      — Где генерал?
      — Мы его не видели!
      — Плохо. Давайте выбираться отсюда!
      Перебросив пленника через седло мотоцикла, точно вязанку чеснока, Торвен вновь надавил на газ. Сотрудники лаборатории и инсургенты расступились, давая ему дорогу в глубину коридора, но вместо этого историк, подняв на дыбы заартачившийся мотоцикл, вновь вылетел в главный зал. Увидав на седле мотоцикла беспомощное тело флаг-штурмана, солдаты Империи перестали стрелять. Один из них, опытный и старый боец, сдвинул на затылок красивые солнцезащитные очки с разноокрашенными стёклами и прыгнул с перил галереи прямо на мотоцикл. Торвен оглушил его ударом кулака, отшвырнув далеко в сторону. Другой мираец попытался заступить дорогу и был бы неминуемо сбит, если бы историк не ухватил Хатико за ноги и не нанёс им, точно дубинкой, резкий удар. Сбитый с ног собственным флаг-штурманом спецназовец откатился от входа; мотоцикл резво выпрыгнул на ступени главного входа, и Имир Торвен увидел генерала. Трое мирайских пехотинцев волокли Лавэ к низкой и плоской легковой машине, стоявшей у ворот.
      — Арсен! — крикнул генерал Лавэ. — На помощь, Арсен!
      Землянин не заставил просить себя дважды. Нога упёрлась в педаль газа, двигатель взвыл — мотоцикл огромными прыжками помчался вниз по лестнице. Но и враг не ждал, чем это закончится. Мирайцы втащили генерала в машину, двери захлопнулись — автомобиль с великолепной скоростью устремился вон. В опустевших воротах выстраивался в две шеренги заслон из мирайских автоматчиков. Историк мгновенно принял решение: мотоцикл свернул на боковую тропинку, скрывшись в кустах тиса; тропинка упиралась в калитку, запертую на висячий замок. Грохнул пистолет Торвена — замок вылетел и повис на дужке, а следом за тем выставленная вперёд по ходу мотоцикла спина Хачи Каминоке сорвала с петель лёгкую проволочную калитку. Имир Торвен сделал крутой разворот и, не разбирая дороги, помчался вниз по склону за машиной, увозившей генерала Лавэ. Флаг-штурман стонал и метался, отчаянно призывая гибель и кары на головы повстанцев. Мотоцикл нещадно трясло. Наконец, одним прыжком маленькое транспортное средство преодолело обочину, и Торвен с облегчением ощутил под колёсами машины ровную гладь шоссе. Дорога впереди петляла резкими виражами, плавно уходя под уклон к столице, и автомобиль мирайцев развил на ней почти предельную скорость. Мотоцикл явно отставал.
      Позади Торвена грохнуло, и в утреннем небе вознёсся столб огня: это сработала бомба, которую господин Мусташ подложил под новый прототип. По дороге прокатилась ударная волна, развернув мотоцикл почти поперёк дороги. Землянин бросил взгляд назад: в небе росло большое дымное облако, увенчанное белой шапкой взрыва; от него неслись вниз по склону мирайские мотоциклисты с короткими автоматами наперевес. Перестрелка почти стихла.
      Внизу, у подножия облака, стоял бравый Шар де Комба. Заметив Торвена, он в своей обычной манере салютовал ему штурмовой пушкой, вскинутой к небесам. Другой рукой бесстрашный воин Сопротивления держал большую бутыль, из которой пил прямо на ходу крестьянскую виноградную водку.
      Торвен поднял руку в прощальном жесте и, прикинув в уме траекторию спуска, с сожалением повернул мотоцикл на скалистый склон, чтобы выиграть расстояние, отделяющее его от машины, в которой захватчики увозили генерала Лавэ.

      — Прикажете его пристрелить, ваше прекрасное светлейшество?
      Гранатомётчик высунулся в окно легковушки, ловя в золочёное перекрестье прицела несущийся стремглав вниз по склону мотоцикл с двумя фигурками на сиденье.
      — Вы с ума сошли, — сказал спокойно флаг-штандартмейстер Звёздной Гвардии. — Стрелять в него сейчас — это всё равно что стрелять в нашего любимого флаг-штурмана. Сейчас же уберите гранатомёт!
      Солдат, получивший приказ, послушно убрал из окна своё никелированное оружие, снял на всякий случай хвостовик взрывателя с гранаты и вынул служивший противомассой пакетик с конфетти. Мотоцикл нагонял, катясь по склону почти наперерез.
      — Он нас нагонит, — сказал Оо Сукаси. — Кто это такой?
      Шеф разведки эскадры, коснувшись изумрудного орла на своих кружевных эполетах в знак компетентности и достоверности сообщаемой информации, поглядел в походную записную книжку, элегантно переплетённую в хвосты тушканчиков.
      — Это некто Арсен, журналист из газеты «Заря».
      — У вас есть при себе досье на него?
      Шеф разведки сделал знак своему помощнику; тот протянул начальнику открытый ларец из палисандра, по краю которого был выложен пластинками перламутра иллюстрированный рассказ о двух золотых рыбках, оказавшихся самцами. По мнению шефа разведки, это классическое произведение наилучшим образом отражало сам высший дух имперских разведывательных операций. Порывшись среди надушенных лотосом карточек, разведчик протянул Оо Сукаси одну из них, исписанную тёмно-зелёными чернилами, с красивейшим каллиграфическим завитком внизу. В правом нижнем углу карточки стояла фотография Арсена.
      Флаг-штандартмейстер, не глядя, взял карточку и приложил к большому рельефному браслету, украшавшему его могучий обнажённый бицепс. Поверх безупречных зелёных иероглифов чётко пропечатались красные слова:
      «Найти и уничтожить!»

      «Сейчас они пустят гранату, — подумал Хачи Каминоке, — и мне конец. Это естественно, это гибель солдата. И это лучшее, что может ждать меня в такой час! О прародители, о Великая Справедливость, чем же я преступил закон чести и долга? Какой позор: влюбиться в переодетую женщину, привести её на военный корабль, одеть в свою одежду, а главное — за три дня так ничего и не заметить! Какое счастье, что я проводил эти ночи с офицерами! Она могла бы пустить в ход свои женские искусства, очаровать меня, развратить! Предательство, кругом одно предательство! Зачем милосердие и долг, зачем служение Великой Справедливости и Императору, если каждый добрый поступок приводит к тому, что совершивший его человек оказывается в плену и бездне позора?! Ну почему же ни не стреляют? Неужели боятся попасть в меня?! Смелее, неведомый мне безымянный гранатомётчик, смелее! Уничтожив меня, ты поможешь потерявшему честь без лишних хлопот рсстаться и с жизнью!»
      Хатико вновь сделал попытку вырваться, но всё было тщетным: колено гиганта, удерживавшее флаг-штурмана перекинутым поперёк сиденья, обладало хваткой прочностью железных тисков. Мотоцикл неумолимо сближался с легковушкой, отчаянно вилявшей на шоссе. Хачи увидел, что гранатомётчик прячется обратно в окно машины. «Трусы! — подумал он в отчаянии. — Трусы! Впрочем, я тоже колебался бы, если бы пришлось убить своего... Он же не знает, какой отчаянный позор я навлёк своим нелепым увлечением на императорские штандарты!»
      Мотоцикл вынырнул на дорогу шагах в десяти от автомобиля. Пленивший Хачи великан — флаг-штурман подумал на мгновение с ужасом о том, как жестоко должны любить такие страшные люди — вынул из рукава небольшой пистолет и спокойно, точно в тире, выстрелил по скатам легковушки. Автомобиль зашипел, пошёл юзом. Второй выстрел полностью лишил машину заднего моста. Ещё два выстрела сбили боковые зеркала; в окне водителя появилась голова в белой хачимаке, оглядывавшая дорогу. Гигант прицелился, но не выстрелил. Что они предпримут дальше?!
      Автомобиль остановился у обочины, задняя дверь распахнулась, и из неё выпрыгнул, заступая дорогу мотоциклу, флаг-штандартмейстер Оо Сукаси. Мотоцикл, провизжав по асфальту, затормозил в полусотне шагов от командира Звёздной Гвардии; за плечами Оо бесшумно выросли силуэты штабных и свитских офицеров.
      — Я приказал убить вас, — сказал Сукаси. — Считайте, что вы уже мертвы. Но если вы сейчас отдадите нам нашего соратника, мы пощадим Лавэ. Даю вам в этом моё слово, а вы и ваши соплеменники уже успели, наверное, убедиться, что слово мирайского офицера что-то да значит.
      — Да, ваше слово — товар высокой пробы. Пока вы можете выгодно торговать им, конечно же, — ответил по-мирайски пленитель Хачи Каминоке. — Но я не заинтересован в этой сделке. У меня есть более простой вариант, флаг-штандартмейстер: вы отдаёте мне Лавэ, юноша остаётся гарантией нашей обоюдной безопасности, и мы уезжаем туда, куда нам заблагорассудится. Если же вы будете преследовать меня и, не приведи ваши прародители, убьёте, то Императору будет небезынтересно узнать из моего некролога, что мирайская военщина в вашем лице расправилась со мной из-за моего журналистского расследования относительно так называемой «ночи в серебряной беседке, овеваемой ароматом росного ладана». Само собой разумеется, что материалы расследования будут опубликованы, подпольно или явно, и наверняка попадут в руки его императорского величества.
      — Вы — демон зла, тануки! — воскликнул Оо Сукаси. — Как вы могли прознать об этой ночи?
      — Очень просто: устроив её! Или вы до сих пор наивно думаете, что Кантона лишена собственной политической разведки?!
      — А где гарантия, что вы не опубликуете эти материалы просто так?
      — Таких гарантий я вам не даю и не дам. Ваша единственная гарантия — то, что мне выгодно, пока вы у нас на крючке. Даже если вам самому вздумается совершить почётное сепукку, у вас есть братья и клиенты, а Император бывает весьма мстителен. Так что вам остаётся только верить — если не в мою порядочность, то в моё умение по-хозяйски распоряжаться ценным ресурсом. Отдавайте Лавэ и можете быть свободны, флаг-штандартмейстер!
      Поколебавшись одно мгновение, Оо Сукаси повернулся к машине и нарочито медленно принялся освобождать связанного генерала. Его офицеры с молчаливой тревогой наблюдали за ним.
      Внезапно кусты позади мотоцикла с треском раздвинулись, и на шоссе вылетел ещё один мирайский автоматчик, вскинувший своё оружие к плечу. Похититель флаг-штурмана, почти не оборачиваясь, выстрелил; мотоцикл с отвалившимся колесом пересёк пустынное шоссе наискось и рухнул в кювет.
      — Отзовите своих головорезов, флаг-штандартмейстер, — предупредил он строго. — Иначе будет плохо.
      Генерал Лавэ, освобождённый от ручных и ножных кандалов, подбежал к мотоциклу и взгромоздился на заднее сиденье, крепко схватившись за пояс гиганта. Машина застрекотала и рванулась с места.
      — Вы страшный человек, — шепнул водителю генерал. — Я и не думал, что у вас есть чем прижать мирайцев.
      — Мы не бросаем своих в беде. А теперь держитесь крепче: мы должны удрать отсюда как можно дальше.
      — Да, и я не знаю, в какую сторону: все дороги из столицы перекрыты!
      — Значит, мы едем в саму столицу! В двухмиллионном городе затеряться на пару дней — проще простого! И, кроме того, нам нужно будет подвергнуть нашего пленника самому серьёзному допросу!
      Хачи Каминоке тихо застонал от отчаяния.