КОЛОКОЛА ГРОМКОГО БОЯ

      Заведующая клубом, полненькая Таня Цой, похожая из-за восточного разреза глаз и округлого рта на улыбчивого кролика, буквально вцепилась в Лара Сантоса.
      ‒ Я надеюсь, её оправдают? ‒ спросила она.
      ‒ Это очень зависит от того, как будет настроено общественное мнение.
      ‒ Мы все на её стороне!
      ‒ Не сомневаюсь! Но кроме вас, есть ещё общественный контроль и общественное мнение планеты Земля. Им понадобятся более весомые факты, чем ваше расположение.
      ‒ Чем я могу помочь её оправданию?
      ‒ Расскажите для начала о её работе.
      ‒ Она ‒ дизайнер, проектировщик. У нас большие планы преобразования нашей коммуны. Знаете, немцы-колонисты населяют эти земли уже больше пятисот лет, и они всегда были бесплодными, запущенными. Только труд и внимание наших предков преобразовали этот край. Мы рассчитываем насадить здесь леса, фруктовые сады, разбить цветники. К сожалению, пока что это существует только в теоретических выкладках, не хватает рабочих рук. Некоторые просто откровенно ленятся, дают волю низменным инстинктам. Бывают такие, которые просто бегут, не выдерживая трудностей крестьянского быта. А по-моему, это просто прекрасно ‒ работать на земле, день за днём преобразовывая её своими руками. Вы согласны со мной?
      ‒ В принципе, согласен.
      ‒ А в частностях? ‒ Таня Цой улыбнулась. ‒ Пойдёмте, я покажу вам наши проекты. Они существуют в виде эйдопластических стереофотографий, макетов, рисунков… Лучшие из них мы каждый год выставляем в нашем фойе, чтобы вдохновить людей на труд. Я покажу вам все наши достижения.
      Она повела Лара Сантоса по коридорам и дорожкам, среди цветников, поросших турецкой ромашкой, среди застеклённых беседок, оплетённых пуэрариями и антарктическим виноградом. Фойе блистало великолепием. По сути, это было не фойе даже, а большая, огороженная стеклом площадь перед клубом. В центре площади высился памятник человеку в полувоенной форме, украшенный живыми и срезанными цветами.
      ‒ Кто это? ‒ спросил Сантос. ‒ Основатель вашей коммуны?
      Таня Цой рассмеялась.
      ‒ Нет, это Николай Гумилёв, великий русский поэт прошлого, расстрелянный большевиками. Он был величайшим представителем старинной России. Вы ведь наверняка читали его стихотворение «Сон Адама»? Это целая программа, она зовёт нас трудиться и верить… это наше величие.
      Лар Сантос кивнул.
      ‒ Вы, должно быть, очень внимательно относитесь к духовной стороне жизни? ‒ спросил он.
      Таня Цой хлопнула в ладоши.
      ‒ Естественно! Конечно же, мы боремся за чистоту духа. Не забывайте, у нас особые условия, мы почти оторваны от мира. Крестьянин, лишённый духовной жизни, легко сваливается в грязь, скотинеет. Кто-то должен следить за тем, чтобы этого не произошло. Это важная общественная обязанность, особенно сейчас, когда объединённая Земля строит по мере сил новые отношения. Знаете, у нас людей, возделывающих и культивирующих духовные ценности, если так можно сказать, почти столько же, сколько крестьян. Украшение и чистота нашего клуба ‒ прекрасный пример такой заботы о красоте повседневного существования.
      ‒ И что за культурные события бывают у вас в клубе?
      ‒ Самодеятельный театр – раз в неделю. Лекции по истории, по мировой культуре, ландшафтному дизайну, флористике, практикумы по медитации. Каждый вечер ‒ кружки и конкурсы: кулинария, домоводство, вязание, кройка и шитьё, интерьер…
      ‒ А для мужчин кружки есть?
      Таня Цой пожала плечами.
      ‒ Мужчины почти все работают в поле, им бывает некогда найти время даже на обязательную культурную активность, вроде театра. Да и скучно им всё это, как правило. Опять же, на мужские интересы гораздо сложнее найти инструктора. Спортивные инструкторы не в счёт: мы тут не очень-то уважаем эти брутальные интересы, вроде лыж, плавания… Люди и без того достаточно устают на полезной работе. А кружки для мужчин… ‒ Она оживилась. ‒ Вот подскажите какую-нибудь идею мужского кружка? Чтобы без выпивки, конечно.
      ‒ А что, выпивают у вас?
      Заведующая клубом глубоко задумалась.
      ‒ Да нет, в общем-то. Мы не поощряем морального разложения, я ведь вам уже говорила. Пьянство, супружеская измена, ругань ‒ это всё пережитки прошлого, пережитки агрессивной натуры. Мы не можем допускать, чтобы в человеке просыпался зверь. Поэтому и наказание очень суровое: мужчину, виновного в этих проступках, отлучают от семьи и дома. Быть может, даже навсегда…
      ‒ И многих пришлось отлучать навсегда?
      ‒ Бывали упрямцы, не готовые раскаяться. Они в конце концов ушли от нас, куда – понятия не имею. Не держать же их силой, раз у них самих нет ни совести, ни чести! Хотя большинство всё-таки остаются в конце концов на месте, готовые осознать свою ответственность. Все прекрасно понимают: то, чего лишили нас они, мы вынуждены будем брать у других, а это нечестно. Но это всё и так очевидно. Вы лучше скажите про кружки для мужчин, а то у нас тут уже давно все идеи кончились.
      ‒ Я сам занимался в кружке экологического моделирования, ‒ сказал Сантос, ‒ разрабатывал системы проточной аквакультуры для стерляди. А потом окончил курсы пилотов.
      ‒ Ну, курсы пилотов ‒ это не для нас, ‒ отмахнулась Таня Цой. ‒ Посворачивают себе шеи, а кто работать будет? А проточная аквакультура ‒ это интересно, разводить осетров было бы для коммуны весьма полезным делом. Не хотите ли остаться жить с нами и поделиться опытом?
      ‒ Меня ждёт долг иного рода, ‒ уклончиво ответил комиссар. ‒ Простите, а могу ли я осмотреть рабочее место обвиняемой?
      ‒ Можете, конечно. А зачем?
      ‒ Просто интересно, чем она занималась. Сами понимаете, что её психологический портрет может склонить чашу весов общественного мнения в её пользу.
      ‒ Рада, что вы на её стороне. Пойдёмте, я покажу вам…
      Она провела Лара Сантоса в высокий, просторный кабинет с огромными окнами. В кабинете стояли у стены мольберты с неоконченными набросками фантастических пейзажей. Удобное кресло в углу, диванчик и стереовизорный аппарат довершали облик и стиль рабочего помещения.
      Комиссар вгляделся в рисунки на мольбертах.
      ‒ Это её проекты?
      ‒ Да. Мне особенно нравится этот, ‒ заведующая показала на изображение высокой, украшенной цветами скалы над дорогой.
      ‒ Скажите, а почему линии рисунка такие неуверенные? Она волновалась, когда создавала этот проект?
      ‒ Нет. Посмотрите на остальные рисунки ‒ там то же самое. Она перенесла в детстве серьёзное нервное заболевание, видимо, от ослабленного иммунитета. С тех пор у неё очень слабая правая рука, а левой, несмотря на тренировки, она никак не может овладеть в полной мере.
      ‒ Понятно, спасибо, ‒ сказал Лар Сантос и ушёл из клуба.

      На улице его нагнал какой-то незнакомый мужчина.
      ‒ Эй! Ты комиссар?
      ‒ Да, я. Чем могу быть полезен?
      ‒ Присядем, поговорим.
      Они нашли лавочку в тени широкого вяза. Солнце дрожало в листве над их головами. Комиссар повернулся к нечаянному собеседнику.
      ‒ Итак, я слушаю.
      ‒ Зря ты тут роешь, ‒ сказал тот Лару Сантосу. ‒ Оправдывай её уже, да и дело с концом.
      ‒ Оправдываю не я. Оправдывают суд и общественный контроль. Моё дело ‒ представить сведения о случившемся.
      ‒ То есть, ты вроде как полицейский? Детектив?
      ‒ Да, получается, что так.
      ‒ Круто заворачиваешь. Только это дело глухое, тебе его не раскрыть. Тебе никто помогать не будет.
      ‒ А почему?
      ‒ У нас тут есть чувство долга. Каждый что-то должен: семье, коммуне, другим людям. Кому охота перевешивать этот долг на посторонних людей?
      ‒ А долг соблюдать закон и право не относится к числу уважаемых у вас добродетелей?
      ‒ У нас законы как раз строгие. Видать, покойный их крепко нарушил.
      ‒ Видать, нарушил? То есть, вы сами не наблюдали, как он пьёт и скандалит?
      ‒ У нас в чужие дела лезть не принято. А дома у нас крепкие, со звукоизоляцией. Да я и не присматривался, что у них там происходит.
      ‒ Тогда расскажите мне об убитом.
      ‒ Да нормальный был мужик. Работал, молчал, семью кормил. Пожалуй, положительный был даже. Клуб строили ‒ первым пришёл, отработал общественную повинность. Сказал, нужно телевидение хорошее. Видеокомнату сам оборудовал ‒ сам заработал, сам поставил всё… Своим, как говорится, горбом всё сделал.
      ‒ Горбом?
      ‒ Это такое выражение есть, русское. Означает, что натрудился как следует. Здесь же по сей день в основном русские живут.
      ‒ Понятно. А почему вы хотите, чтобы я перестал вести следствие?
      ‒ Лишнее внимание будет к нам. Скандал поднимется, коммуну разобьют, кто куда подастся. А у людей тут семьи, дети. Куда их девать прикажешь? С чужими людьми оставлять?
      ‒ Ничего не понимаю. Да что у вас тут происходит?
      ‒ В том-то и дело, что ничего не происходит, ‒ странный собеседник Лара Сантоса поднялся. ‒ Пойду я, однако, в поле, а то обед у нас уже кончается. Ты вот что, имей в виду, мужики тобой очень недовольны, что ты в наши дела лезешь. Могут и морду разворотить, и что похуже.
      ‒ Спасибо за предупреждение, ‒ сказал Сантос.

      Он вновь был в комнате у обвиняемой, вновь сидел против неё на стуле. Стрелки дозорного отряда стояли за дверью, охраняя на сей раз их безопасность.
      ‒ Итак, ‒ Лар Сантос положил блокнот на колени, ‒ я делаю вывод, что вы невиновны в убийстве. Удар был нанесён сбоку, а значит, убитый не мог случайно напороться на нож. Рана слева и немного спереди, значит, били правой рукой, как вы это и описываете. Но всей коммуне известно, что ваша правая рука недостаточно здорова. Я удивляюсь, как организаторы убийства допустили такой вопиющий прокол. Наконец, свидетельские показания, подтверждавшие факт ваших семейных ссор с мужем, не имеют смысла. Соседи утверждают, что слышали ваши крики и шум драки, но их дома прекрасно изолированы от самого сильного звука, в чём я имел возможность убедиться лично. Наконец, убитый умер не мгновенно. Его сердце не было задето, и он умирал мучительно и долго, захлёбываясь собственной кровью, пока смерть не оборвала его мучения. Кто-то стоял и ждал, пока он умрёт. А потом сделал попытку свалить вину на вас ‒ зная, что вас наверняка оправдают. Не знаю, как они это собирались объяснять, но вместо меня активисты коммуны требовали прислать женщину. Надеялись, что женщину легче уговорить, или что она не заметила бы всех тех же мелких подробностей?
      Обвиняемая закрыла лицо руками.
      ‒ Я имею все данные о том, ‒ продолжал между тем Лар Сантос, ‒ что в коммуне многие знают об обстоятельствах убийства, если только сами не принимали в нём участия. Теперь они скрывают эти данные от следствия и общественного мнения объединённой Земли. Этого достаточно, чтобы признать вашу коммуну образованием, существование и деятельность которого угрожают общественной безопасности. Я намерен выдвинуть обвинение против вашей общины по факту организации преступного сообщества и ущемления элементарных человеческих прав, включая право на жизнь.
      ‒ Что тогда случится? ‒ тихо спросила женщина.
      ‒ Вашу коммуну расформируют. Виновных в преступлении осудят, причём организаторы убийства будут, скорее всего, расстреляны. В нынешних опасных условиях мы не можем допустить рождения на Земле организованных преступных сообществ. Дети будут изъяты из семей и переведены в школы-интернаты, поскольку их нынешняя общественная среда будет признана неблагоприятной для них. Естественно, что руководство коммуной и её экономическая деятельность будут поставлены под особый общественный контроль. Вся ваша жизнь, по крайней мере, общественная, станет достоянием гласности и окажется на виду у человечества. Могут быть и другие санкции. Таков закон!
      ‒ А если мы откажемся от гражданства объединённой Земли? Потребуем признать нас автохтонной территорией?
      ‒ Скорее всего, вам не позволят, ‒ горячо сказал комиссар. ‒ Вы ведь совершали преступление, пользуясь всеми благами земного гражданства, не так ли? Значит, прежде чем расстаться с этим статусом, вы должны будете расплатиться с долгами ‒ перед экономикой, законом и общественным мнением. Но допустим даже, что ваша просьба будет удовлетворена. Тогда возмущение общества заставит вас оторваться окончательно от общих наших дел. Вам придётся учиться выживать самостоятельно среди этой отравленной пустыни. Про клуб, стереовидение и ландшафтный дизайн придётся забыть на многие поколения вперёд: вас всех, без изьятия, ждёт тяжёлый крестьянский труд, и в этом труде вы рано или поздно безнадёжно отстанете от нас, скатившись к невообразимо древним формам общественного устройства.
      ‒ Безрадостная перспектива, ‒ согласилась обвиняемая.
      Сантос кивнул ей.
      ‒ Если вы хотите поплакать, не стесняйтесь. Я пойму.
      ‒ Хочу, но не могу. Вы возлагаете на меня какую-то ответственность, и я должна быть сильной, чтобы принять её.
      ‒ Вы ведь любили вашего мужа, ‒ тоном утверждения сказал Сантос.
      ‒ Теперь мне кажется, что он был для меня всем…
      ‒ Тогда зачем вы покрываете его убийц, вместо того, чтобы помочь мне их наказать?
      ‒ Это очень сложное чувство. Тяжело предавать своих.
      ‒ Какими «своими» могут быть для вас люди ‒ лжецы и убийцы вашего мужа?
      ‒ С его смертью у меня не осталось никого другого. Кто мог бы позаботиться обо мне и о моей дочери.
      ‒ Ваша дочь, как и вы ‒ гражданка объединённой Земли. Весь мир, все пути открыты перед вами!
      ‒ Вы так говорите, потому что ещё очень молоды. Вы не знаете, что это такое для женщины в моём возрасте ‒ уехать хотя бы на полмесяца далеко от места, где прожил всю свою жизнь!
      ‒ Но ваша дочь не должна быть так привязана к этому месту! Пусть куда-нибудь уедет она, а вы последуете за ней ‒ разве так не делается иногда?
      Женщина тяжело вздохнула.
      ‒ Ксана воспитана здесь. Она умеет и знает только то, что принято в коммуне. Кроме того, здесь спокойно и сытно, а у женщин есть какие-то перспективы, кроме монотонного труда. Как-то встретит нас большой мир? Там до сих пор, говорят, стреляют кое-где, и на обломках больших городов лежат горы радиоактивного снега. Тяжкий труд, в котором между мужчиной и женщиной не проводится почти никакой разницы. Постоянные разъезды, опасности, иногда недоедание, строгая дисциплина труда и полная распущенность в половых вопросах; какая мать пожелает такой судьбы своему ребёнку, да ещё девочке?
      ‒ Вы недооцениваете нас, ‒ сказал Лар Сантос. ‒ Мы восстанавливаем огромные пространства сельскохозяйственных угодий и нетронутой природы. Мы научились лечить серьёзные генные нарушения. Мы обеспечили всех, подчёркиваю ‒ всех граждан нынешней Земли полноценным белком и сахаром в пище. Вы не могли бы не оценить этого ‒ ведь сахар и мясо у вас тут привозные. Мы пьём чистую воду, живём среди цветников и лесов ‒ настоящих, а не существующих в виде рисунков. У нас есть время на творчество, на исследования, на учёбу. Где же в нашей жизни вы видите перспективы монотонного труда?!
      ‒ Вы развиваетесь вширь, но у вас нет времени для духовного развития. Вы так стремитесь понимать, что разучились чувствовать и переживать. Тогда в чём смысл вашего хвалёного развития?
      Комиссар всё-таки взорвался:
      ‒ Если вы не понимаете этого смысла, в чём смысл участия вашей коммуны в рамках нашего общества? Вы паразитируете на нашем сахаре и нашем мясе, не так ли?!
      ‒ Мы должны полноценно кормить своих детей, ‒ твёрдо сказала женщина.
      ‒ Это мы их полноценно кормим, мы, а не вы! И, как следствие, мы будем в состоянии позаботиться о вашей дочери, да и о вас самой, если вам так будет угодно! В последний раз повторяю: я ‒ представитель общества и правосудия. Хотите мне помочь ‒ помогите. Не хотите ‒ я сделаю всё возможное, чтобы ваша так называемая коммуна провалилась в тартарары вместе с вашей сытой жизнью и вашими нетленными ценностями внутреннего порядка!
      Она помолчала несколько минут.
      ‒ Мне неважно, что случится со мной, ‒ сказала она наконец, ‒ и неважно, что будет с коммуной. Но обещайте мне, что вы позаботитесь о моей дочери. Это вы уговариваете меня сейчас, чтобы я выдернула почву у неё из-под ног. Поэтому вы теперь отвечаете передо мной за неё. Она ‒ всё, что осталось у меня… и всё, что осталось от него.
      ‒ Я согласен, ‒ сказал Лар Сантос. ‒ Ваша дочь будет в безопасности, и она станет полноправной гражданкой Земли. Она будет жить где хочет, получит образование, выберет себе дело по душе, спутника жизни. Я не дам никому, будь то ваша коммуна, другие люди или даже вы сами, вмешаться в её жизнь. Только она сама будет определять её, соблюдая свою честь и своё право. Вас устраивает это моё обещание?
      ‒ Вы, видимо, человек принципиальный, ‒ сказала обвиняемая. ‒ Вы не дадите никому её обидеть.
      ‒ Никому не дам, обещаю вам твёрдо.
      ‒ Значит, это правда. ‒ Она тяжело вздохнула. ‒ А вот вам моя правда: мой муж всегда налаживал в клубе стереовизоры. Передачи в домах идут через общий ретранслятор в клубе. Трое суток назад, под вечер, исчез сигнал. Он ушёл в клуб со своим ключом… обратно его принесли убитого, за полночь. Он сделал нечто ужасное, но что – я так и не поняла. Они обвиняли меня, что я его распустила… кричали, что такие родители, как мы, не имеем права на дочь. Я поняла, что случилось нечто и в самом деле страшное. И ещё я испугалась за Ксану. Тогда мы сели и поговорили. Ирина, наш врач, объяснила мне, что я должна говорить на следствии, и рассказала, что в таких случаях обычно оправдывают женщину. Она сказала.что из Волгограда пришлют сотрудницу общественного контроля, которая быстро уладит всё дело. А приехали вы…
      ‒ В этом есть, наверное, и хорошая сторона, ‒ ответил ей Лар Сантос, ‒ ведь вам не придётся больше носить клеймо преступницы.
      ‒ Мы здесь все преступницы, ‒ ответила ему обвиняемая.

(Окончание следует.)